Взлеты и падения великих держав - читать онлайн книгу. Автор: Пол Кеннеди cтр.№ 42

Благодаря столь выгодным дипломатическим и географическим условиям первые правители Пруссии умело играли по установленным правилам. Присоединение Силезии, по некоторым оценкам являвшейся одним из наиболее промышленно развитых районов на востоке Европы, дало, в частности, мощный толчок росту военного и экономического потенциала страны. Однако ограниченность реального влияния на общеевропейской арене, ограниченность территории и численности населения все же жестко аукнулись Пруссии во время Семилетней войны (1756–1763), когда дипломатические условия складывались не в пользу страны, а могущественные соседи Фридриха Великого были настроены наказать его за политическое «плутовство». Прусскому монарху стоило неимоверных усилий избежать поражения, столкнувшись со столь пугающим «окружением». Не последнюю роль в этом сыграла его хорошо обученная армия и отсутствие нормальной координации действий в лагере противника. Тем не менее человеческие и материальные потери были чудовищными, а растущая с 1770-х годов закостенелость прусской армии больше не позволяла Берлину выдерживать дипломатическое давление со стороны России, не говоря уже о дерзком нападении Наполеона в 1806 году. Даже реформы, проведенные в армии Шарнхорстом, Гнейзенау и рядом других военачальников, не помогли к 1813–1815 годам решить проблему недостаточной численности прусских войск ^{153}. К тому времени Россия в военном отношении уже превосходила Пруссию, которая в значительной степени зависела от британских субсидий (главного финансиста коалиции) и по-прежнему не могла в одиночку противостоять Франции. Королевство Фридриха Вильгельма III (1797–1840), как и Австрия, оказалось в нижней части списка великих держав и пребывало там до проведения серьезных промышленных и военных преобразований в 1860-х годах.

В то же время два отдаленных государства, Россия и Соединенные Штаты, обладали относительной неуязвимостью и были свободны от стратегических метаний, характерных для стран центральной Европы XVIII века. Обе будущие сверхдержавы, безусловно, имели «хрупкие рубежи», которые необходимо было охранять. Но ни американская экспансия на другой стороне Аллеганских гор и на Великих равнинах, ни расширение Россией своих территорий за счет степей не заставили ни одно из сильных в военном отношении государств почувствовать опасность ^{154}. Таким образом, в отношениях с Западной Европой у них было преимущество в виде относительно гомогенного «фронта». И то и другое государство могло бросить вызов некоторым из существующих великих держав (или как минимум вызвать у них тревогу), оставаясь в то же время неуязвимым благодаря своей удаленности от основного театра военных действий в Европе.

Безусловно, говоря о столь продолжительном периоде, охватывающем события с 1660 по 1815 год, необходимо подчеркнуть, что влияние Соединенных Штатов и России было гораздо сильнее в конце его, чем в самом начале. Действительно, в 1660–1670-х годах европейская «Америка» представляла собой лишь ряд изолированных прибрежных поселений, а Московия до царствования Петра Великого (1689–1725) была почти столь же отдаленной и еще более отсталой. С коммерческой точки зрения оба являли пример «плохо развитого» государства — поставщика древесины, пеньки и прочего сырья и активного покупателя промышленных товаров из Великобритании и Соединенных провинций. Большую часть рассматриваемого периода американский континент был скорее целью для завоевания, чем самостоятельной силой. Ситуация изменилась после ошеломительного успеха британской армии под конец Семилетней войны (1763), в результате которой французы были изгнаны из Канады и Новой Шотландии, а испанцам пришлось оставить западную Флориду. Избавившись от иностранной угрозы, вынуждавшей континент до сего времени сохранять лояльность Вестминстеру, американские колонисты теперь могли требовать от Великобритании чисто номинального подчинения, и в случае несогласия организовать восстание. Кроме того, в 1776 году североамериканские колонии сильно разрослись: двухмиллионное население каждые тридцать лет удваивалось, все больше распространяясь в западном направлении. Это была экономически процветающая и самодостаточная с точки зрения обеспечения продуктами питания и многими товарами территория. Но правителям Британской империи потребовалось семь лет, чтобы осознать, что восставшие штаты практически неуязвимы перед сугубо морскими операциями и слишком огромны, чтобы их можно было подавить на суше с помощью армии, отправленной за три тысячи миль от дома.

Со временем получение независимости Соединенными Штатами принесло два важных последствия для мировой расстановки сил. Первое. С 1783 года за пределами Европы появился мощный промышленный, финансовый и, возможно, даже военно-технический центр, который мог оказать значительное долгосрочное влияние на баланс сил в мире, в отличие от других государств, также превосходящих европейские страны по масштабам, но уступающих им в экономическом плане, вроде Китая и Индии. Уже к середине XVIII века американские колонии заняли важное место в структуре международной морской торговли и начали делать первые, пока неуверенные шаги по пути индустриализации. По некоторым свидетельствам, провозгласившее свою независимость государство в 1776 году произвело чугуна и прутковой стали больше, чем во всей Великобритании. В последующие годы «объем выпуска продукции обрабатывающей промышленности вырос почти в 50 раз, и, таким образом, уже к 1830 году страна стала шестой в списке промышленно развитых стран мира» ^{155}. Учитывая столь впечатляющие темпы роста, неудивительно, что даже в 1790-х годах его свидетели предрекали Соединенным Штатам в следующем столетии одну из ведущих ролей в мировой политике и экономике. Второе последствие Европа ощутила намного быстрее — особенно Британская империя, чья позиция могучей силы на «переднем фланге» европейской политики пошатнулась после появления на ее собственном атлантическом фронте потенциально враждебно настроенного государства, угрожающего владениям в Канаде и Вест-Индии. Конечно, это не создавало насущную проблему, а значительное расстояние между континентами, наряду с изолированностью США, не давали Лондону рассматривать американцев в качестве реального врага, каким, скажем, были для Вены турки или позднее русские. Тем не менее опыт войн 1779–1783 и 1812–1814 годов ясно показал, насколько Великобритании было бы трудно полностью сконцентрироваться на событиях в Европе, имея за спиной такого врага, как США.

Укрепление царской России гораздо быстрее повлияло на мировой баланс сил. Полный разгром Россией шведской армии под Полтавой (1709) заставил остальные державы осознать тот факт, что, казавшаяся до сих пор слишком удаленной и в определенной степени варварской, эта страна все же нацелена на то, чтобы активно участвовать в делах Европы. Когда амбициозный русский царь Петр Первый в краткие сроки создал военную флотилию в дополнение к своим новым опорным пунктам на Балтике (в Карелии, Эстонии и Ливонии), шведы были вынуждены прибегнуть к помощи британского флота, чтобы не допустить разгрома со стороны восточного колосса. На самом же деле в результате роста могущества России больше всего должны были пострадать поляки и турки. Только за время правления Екатерины Великой (1762–1796) Россия добавила к своим обширным территориям 200 тыс. квадратных миль. Еще более впечатляющими казались периодические вторжения российских войск на западе. Пугающее упорство, проявленное русскими в Семилетней войне, а потом временная оккупация их армией Берлина в 1760 году кардинально изменили мнение Фридриха Великого о своем соседе. Спустя сорок лет, во время Войны второй коалиции (1798–1802), русская армия под командованием генерала Суворова принимала активное участие в итальянской и альпийской кампаниях. Эти отдаленные операции были предвестником будущего похода русских от Москвы до Парижа в 1812–1814 годах ^{156}.