Взлеты и падения великих держав - читать онлайн книгу. Автор: Пол Кеннеди cтр.№ 108

В любом случае внешнеполитическая активность, за исключением китайского направления, не получила поддержки у преемников Рузвельта, которые предпочли политику невмешательства США в международные дела за пределами Западного полушария.

Действия на дипломатическом фронте сопровождались ростом военных расходов. Большая часть этих средств шла на развитие флота, который был главной силой в системе национальной обороны на случай иностранного вторжения (или вызова доктрине Монро) и самым эффективным средством поддержки для американской внешней политики и налаживания торговых отношений в Латинской Америке, Тихоокеанском регионе и т. д. Уже в конце 1880-х годов началось активное восстановление флота, но процесс пошел еще быстрее в связи с испано-американской войной. Поскольку легкие победы на море подтвердили аргументы адмирала Мэхэна и «большого морского» лобби, а возможная война с Великобританией (а после 1898 года и с Германией) вызывала беспокойство стратегов, процесс постройки военного флота шел непрерывно. Получение баз на Гавайях, Самоа, Филиппинах и в Карибском море, использование флота для выполнения «жандармских» функций в Латинской Америке, а также выразительный жест Рузвельта с отправкой «великого белого флота» в 1907 году в кругосветное плавание — все это подчеркивало важность достигнутого господства на море.

В результате, если в 1890 году расходы на военно-морской флот составляли $22 млн. (всего 6,9% от общих расходов федерального бюджета), то к 1914 году они выросли до $139 млн. (или 19%) ^{493}. Конечно, не все деньги тратились эффективно: было построено слишком много домашних морских баз (результат политического давления на местах) и слишком мало сторожевых кораблей, — но результат все равно получился внушительным. И хотя американский флот был значительно меньше королевского флота Великобритании и уступал по количеству линкоров германскому, в 1914 году он все же оказался третьим в мире по величине. Даже строительство под контролем США Панамского канала не успокоило американских стратегов, которые продолжали мучиться над дилеммой: разделить флот или оставить одно из побережий страны незащищенным. Некоторых чиновников в эти годы, судя по записям, преследовала параноидальная подозрительность в отношении иностранных государств ^{494}. На самом же деле, учитывая восстановление отношений с Великобританией на рубеже веков, положение Соединенных Штатов было вполне безопасным, и даже растущего германского могущества на море им стоило опасаться в наименьшей степени, в отличие от других ведущих государств мира ^{495}.

Небольшие размеры американской армии во многом были результатом того, что страна ощущала себя относительно защищенной. Война с Испанией привела к расширению сухопутных войск, так как все осознали, насколько крохотной, насколько неорганизованной была Национальная гвардия и как близка была к провалу из-за этого первая кампания на Кубе ^{496}. Однако увеличение численности регулярной армии втрое после 1900 года и дополнительные гарнизоны на Филиппинах и в ряде других мест все равно выглядели незначительными по сравнению с вооруженными силами даже таких средних по размеру европейских стран, как Сербия или Болгария. Еще больше, чем Великобритания, США как либеральное государство цеплялись за отказ содержать большую регулярную армию и избегали принятия на себя каких-либо военных обязательств перед союзниками. Военные расходы составляли менее 1% от ВНП страны. Несмотря на империалистическую активность в период с 1898 по 1914 год, США все же оставались, по словам социолога Герберта Спенсера, «индустриальным», а не «милитаристским» обществом, каким была Россия. Поскольку многие историки считают, что «взлет супердержав» начался в этот период, стоит отметить разительные отличия между Россией и Соединенными Штатами накануне Первой мировой войны. Россия обладала регулярной армией, которая по численности примерно в десять раз превышала армию США. Но, в свою очередь, последние выплавляли в шесть раз больше стали, потребляли в десять раз больше энергоресурсов и выпускали промышленной продукции в четыре раза больше (в пересчете на душу населения — в шесть раз) (см. табл. 14–20). Без сомнения, генштабам европейских стран, делающим ставку на скоротечные войны с участием большого количества войск, Россия казалась более сильным государством, но по всем другим параметрам Соединенные Штаты были сильнее России.

Определенно, США стали великой державой. Но они не были частью системы великих держав. Не только раздел полномочий между президентом и конгрессом делал фактически невозможным проведение активной политики альянсов, но также было ясно, что никто не хотел отказываться от существующей изоляции, очень удобной в определенных отношениях. Отделенные от других сильных государств тысячами миль океана, обладающие небольшой армией, достаточной, чтобы достичь господства в своем полушарии, и не очень стремящиеся (по крайней мере, после ухода Рузвельта) вмешиваться в международные дела, Соединенные Штаты в 1913 году еще держались с краю системы великих держав. И так как большинство других стран после 1906 года переключили свое внимание с Азии и Африки на происходящее на Балканах и в Северном море, неудивительно, что они зачастую не рассматривали Соединенные Штаты как значительный фактор влияния на мировой баланс сил, каковым они на самом деле являлись на рубеже веков. Это было еще одно из существовавших накануне 1914 года общих представлений, ошибочность которого будет доказана самой войной.

Наконец, для понимания изменений, которые происходили в эти десятилетия в системе великих держав, необходимо рассмотреть историю неустойчивой дипломатии союзов от отставки Бисмарка до внезапного начала Первой мировой войны. Хотя в 1890-е годы мир пережил лишь ряд относительно небольших конфликтов (китайско-японская, испано-американская и англо-бурская войны), а позднее более крупное, но все еще достаточно локальное столкновение — Русско-японскую войну, складывалась общая тенденция, по выражению Феликса Гильберта, к «цементированию» союзных блоков ^{497}. Наряду с этим со стороны большинства правительств ожидалось, что в случае развязывания очередной большой войны они выступят как участники одной коалиции. Это и повышало, и затрудняло оценку мощи того или иного государства, так как союзники как давали определенные дополнительные преимущества, так и создавали неблагоприятные условия.

В то же время тенденция перехода к дипломатии союзов, конечно, никак не затрагивала удаленные от всех Соединенные Штаты, а Японии касалась только в региональном аспекте, посредством создания Англо-японского союза в 1902 и 1905 годах. Но вследствие растущих в этот период взаимных страхов и соперничества идея создания союзных отношений все больше и больше захватывала европейские великие державы, даже островную Великобританию. Образование постоянных военных союзов в мирное время, редко наблюдаемое прежде, начал еще Бисмарк в 1879 году, когда он созданием Австро-германского союза пытался «взять под контроль» управление внешней политикой Вены и предостеречь Санкт-Петербург от резких шагов. По расчетам канцлера Германии это должно было побудить русских отказаться от своей «эксцентричной политики» ^{498} и вернуться в «Союз трех императоров», который они некогда создали. Но вместе с тем Бисмарк связал Германию обязательством защищать Австро-Венгрию в случае нападения на нее со стороны России. К 1882 году Берлин также заключил подобный взаимный договор с Римом на случай вторжения со стороны Франции, а на следующий год Германия и Австро-Венгрия предложили еще один секретный союз Румынии на случай российской агрессии. Исследователи данной темы утверждают, что Бисмарк преследовал в первую очередь краткосрочные цели защитного характера: успокоить своих слишком возбужденных друзей в Вене, Риме и Бухаресте, создать определенную дипломатическую изоляцию Франции и подготовить позиции для «отступления» на случай вторжения русских на Балканы. Вне всяких сомнений, это так. Но факт остается фактом: даже если истинная суть этих секретных соглашений не была известна общественности, своими заявлениями Бисмарк заставил и Францию, и Россию обеспокоиться собственной изоляцией и начать подозревать, что большой «кукловод» в Берлине организовал мощную коалицию для ведения войны против них.