Родик кивнул Николаю на кресло, а сам уселся в
уголке дивана, на нагретое женой местечко. Впрочем, на этом местечке вполне
убралось бы еще двое таких, как он, потому что Родик был насколько же худощав,
настолько Татьяна – объемиста и дородна.
Николая так и подмывало спросить
доходягу-хозяина о здоровье, но как-то неловко было, поэтому он спросил о
другом:
– Родион Петрович, а почему вы мне все
это показали? Ведь там, как я понимаю, ваши отходные пути? А вдруг я…
Он осекся, поймав ухмылку Родика, и подумал,
что ушлый хозяин, конечно, показал ему далеко не все, и таких отходных путей у
него – не счесть.
– Во-первых, ты мне не опасен, –
сказал Родик. – Ну прикинь, в самом деле, если что – тебя ж на лоскуты
изрежут. – Угроза прозвучала так буднично и ласково, что Николай даже не
испугался. – Во-вторых, у тебя на физиономии написана клятва Гиппократа и
всякое там понятие о чести. А в-третьих, мало ли какие у меня на твой счет
планы!
– В смысле? – насторожился Николай,
у которого откровенно ухнуло в пятки сердце: как предложит ему сейчас Родик
что-то вроде должности личного врача, персонального, так сказать, «лепилы»! И
что он будет делать? Несмотря на то, что знакомство с этим загадочным и опасным
человеком было для Николая, наверное, из-за какого-то морального вывиха очень
лестным, он ни за что не заявился бы к Родику, оставайся хотя бы один шанс иным
образом узнать то, что надо было узнать. А уж связывать с ним дальнейшую жизнь,
тем более теперь – нет, это вряд ли. Но отшить Родика сейчас – это значит
поставить крест на очень многом…
– Не тушуйся, – сказал хозяин,
который с явным удовольствием наблюдал за внутренней борьбой Николая. –
Дело совсем иное, и скажу я тебе о нем не сейчас.
Татьяна прервала его, вкатив сервировочный
столик, при одном взгляде на который Николай невольно вспомнил Чкаловск и
Валентину с ее пирогами. Правда, тут были не пироги, а разные булочки и
«печенюшки», которые при ближайшем знакомстве таяли во рту.
– Почему так? – озабоченно спросил
Родик, чуть только жена скрылась за дверью. – Баба в теле – и готовит так,
что язык проглотишь. А чуть только сядет на диету или вовсе исхудает, у нее
руки словно бы не тем концом вставлены делаются. Ох, до чего ненавижу тощих!
Они все, даже замужние, похожи на блядей, которые с голоду помирают и в койке
на хлеб зарабатывают.
Николай чуть не захлебнулся чаем, настолько
высказанная мысль совпадала с его собственными убеждениями.
– А ты женат? – полюбопытствовал
Родик.
Николай качнул головой.
– Да ты что?! Ну хоть любовницу
содержишь?
– Хм-нет, – ответил Николай, чуть не
подавившись чаем и смешком.
– А чего? – не унимался
Родик. – Не дай бог, «голубой»? Причесочка у тебя вон этакая… Или просто
кандидатуры подходящей не попалось?
– Я совершенно черно-белый, –
буркнул Николай. – Ничуть не голубой! А причесочку мне соорудила соседка.
Она на старости лет окончила курсы парикмахеров, и надо было на ком-то
потренироваться. Ну, я и пошел навстречу бабуле.
Он снова взялся за прерванный процесс
насыщения, ловко избежав настойчивого вопроса о кандидатуре.
– Жена – вещь серьезная, – задумчиво
сказал Родик. – Меня иногда спрашивают, почему я за Татьяну держусь. Не
поверишь – мы двадцать лет знакомы. История знакомства нашего… Жаль, что ты
врач, а не писатель, это ж натуральный роман! Еще в глухие советские времена
недалеко от поворота с Гагарина на Бекетовку, где Дворец спорта, была тайная
точка, на которой всегда можно было девочку подцепить. Я тогда молодой был,
только начинал свой тернистый, извиняюсь за выражение, путь, но ходку уже имел.
И вот на радостях от свободы решил барышню поиметь. Едем на «волжанке» – тогда это
было очень круто! – вдвоем с одним братком, видим, стоит на условленном
месте телушка. Ну натуральная такая деревенская деваха, кровь с молоком, буфера
– во! – Родик показал руками на метр от своей тощей и впалой груди. –
Как раз в моем вкусе. А мой напарник говорит: «Небось какая-нибудь невинная
студенточка, которая просто так, случайно там стоит! Больно уж морда
простодушная». Ну, проверим, думаем. Остановились и задаем кодовый вопрос:
«Подвезти или подработать?» – «Подработать», – отвечает деваха, потупив
свои голубенькие глазки.
Посадили в тачку, по пути затарились
шампанским, приехали на хазу, привели девушку в ванную: «Ну, помой там чего
надо!» А я, знаешь, по жизни жуткий был чистюля, брезгливый – спасу нет,
заразиться боялся, сейчас-то зона малость обломала, а попервости очень форс
гнул. Разливаем шампунь, пьем одну, вторую, третью. Время идет, а давалки нашей
все нет. Мне уже сильно надо, а ее все нет. Что такое, думаю? Пошел в ванную,
открыл дверь… и дара речи лишился. Ванная, зеркало, весь кафель намыты до
хрустального блеска, а деваха заканчивает драить унитаз.
Напарник мой, в натуре, упал, где стоял, а я
аккуратненько спрашиваю, что бы все это значило. Тараща на меня свои
невозможные голубые глазки, наша прелесть ответствует, что зовут ее Таня, от
роду семнадцать лет, приехала она аж из Курмыша, в медицинском училище на
первом курсе учится, а маманя болеет, стипендия – кошкины слезки, ну и надумала
Таня подработать. Спросила совета у тертых подружек, те и решили подшутить над
девчонкой, благо она простая, как русская печь.
Смотрю я на нее, хочу так, что штаны трещат, а
знаю, что сукой не буду. Вздохнул мертво, даю ей полсотни – Таня побелела вся и
аж зашаталась. «Да вы что, – говорит. – Зачем так много? Давайте я
вам еще окна помою и полы, и вообще в другой раз убраться приду…»
Только намылился я ей свиданку назначить, как
мальчик девочке, вдруг… вдруг дверь вышибают менты и вяжут нас всех подряд, не
разбирая ни правого, ни виноватого. Облава… Ну я же говорю, роман! –
хохотнул Родик, явно довольный выражением лица Николая. – Помню, голос
сорвал, кричавши, что девка сюда ненароком попала, что не виноватая она. Два
раза по зубам получил, чуть не на коленях стоял перед каким-то старлеем – сам
не пойму, что это меня так разобрало. Ну, тот мент человеком оказался, уши
открыл, Танькину историю выслушал – да и отпустил, в камеру не стал сажать.
Взял с нее подписку о невыезде, вот и все. А вот меня… – Родик
хмыкнул. – Меня закатали крепко, поскольку было за что катать. Но через
некоторое время доходит до меня письмецо, на котором живого места от штемпелей
нет. Татьяна пишет, мол, спасибо мне, что я такой хороший, и хоть в милиции ей
популярно все про всех сказали, она ничему дурному про меня верить не желает,
будет ждать. Здрасьте, я ваша тетя, я буду у вас жить!