– А нас сегодня грабили! – встретил
Николая Круглов.
Лицо его сияло таким счастьем, как если бы он
сообщал не об ограблении, а о неожиданном подарке. Например, об увеличении
количества машин на линии или о своевременной выплате зарплаты, что было бы,
конечно, еще приятнее. Но Круглов так непосредственно выражал восторг оттого,
что дежурство закончилось, а было оно совсем не пыльным, практически всю ночь
удалось проспать на подстанции, а сейчас он пойдет домой и на трое суток сможет
забыть и о дежурствах, и о «Фольксвагене» с надписью «Интенсивная терапия» над
ветровым стеклом, и вообще о существовании такого понятия, как скорая
медицинская помощь.
Николай подумал, что вряд ли его хмурая
физиономия сможет послужить зеркальным отражением кругловской: ему-то все
«радости» дежурства еще только предстояли, – однако все же выдавил
понимающую улыбку:
– Нарки приходили? К Ане?
– Все ты заранее знаешь! – надулся
было Круглов, но желание поболтать оказалось сильнее: – Они, родимые! Мы сели
поужинать, а Анна Васильевна вышла руки помыть – и вдруг кричит, как на пожаре.
Выскочили, а она держит за руку парня, а у того все пальцы в крови. Мы даже не
поняли ничего сначала, а он вдруг плакать начал, представляешь? «Я, –
говорит, – оранжевую коробочку искал, а вместо этого наткнулся на стекло!
Как вам не стыдно?!» То есть это нам должно быть стыдно!
– А что, Аня опять халат в коридоре где
попало бросила? – недоверчиво спросил Николай.
– Ну да! Горбатую могила исправит, честно
тебе говорю!
Анна Васильевна, отличный реаниматор, обладала
одним странным свойством: когда врачи на подстанции садились обедать или
ужинать, она имела обыкновение бросать свой белый халат в самых неподходящих
для этого местах. К примеру, прямо в большом обшарпанном коридоре, где-нибудь
на подоконнике. А поскольку в кармане у каждого доктора всегда лежит оранжевый
футляр с наркотиками, эту ее небрежность вполне можно было квалифицировать как
преступную халатность. Ведь опытный, уважающий себя нарк отлично знает о
существовании такой коробочки. Рассказывали жуткий случай, когда свихнувшиеся
от отсутствия кайфа ребятки организовали ложный вызов «Скорой» и напали на
доктора, чтобы завладеть оранжевым футляром. Анна же Васильевна по непонятной
забывчивости постоянно искушала судьбу. А поскольку линейная подстанция – это
сущий проходной двор, бестолковое нагромождение обшарпанных, наполовину пустых
и бесполезных комнат (до революции здесь размещались нумера, а где теперь
гаражи – были конюшни), ни о какой охране здесь и слыхом не слыхали, то
дежурные врачи в компании с фельдшерицами и водителями раз или два догоняли
похитителей уже далеко за воротами подстанции. То-то зрелище было! Анне
Васильевне объявляли выговоры, однако тем дело и кончалось. Какое-то время она
блюла бдительность, однако вскоре белый халат вновь беспризорно валялся на
облупленном подоконнике.
Но, оказывается, кое-какие уроки из своего
горького опыта Анна Васильевна все же извлекла. Например, нынче ночью достала
коробочку из халата, оставив в кармане только использованные ампулы, которые,
между прочим, должна была сдавать для отчета. Они-то и повредили шаловливую
наркоманскую ручонку до крови.
– Ну и как? Облегчили страдания бедного
раненого?
– А то! Клятва Гиппократа
обязывает, – усмехнулся Круглов. – Прижгли раны йодом, обмотали
бинтом – и гуляй, Вася.
– То есть вы только его физические
страдания облегчили? А как насчет химических? Неужели не отжалели дозу?
– Какие-то шутки у тебя, Коля… не наши, я
бы сказал! Ну, ладно, пошел я, пока!
– До встречи.
Николай покосился в облупленное зеркало,
висевшее около двери. Ну и видок… Когда он появлялся на работе вот такой
угрюмый, с чернотой под глазами, фельдшерицы, он знал это, шушукались за его
спиной. А напрасно, между прочим. Он жил один, и ночи его были одиноки. Если не
считать общения с какой-нибудь «Сердечно-легочной реанимацией»,
«Терапевтическим справочником Вашингтонского университета» или «Клинической
кардиологией», которые он читал ночами в надежде нагнать сон, однако вчитывался
так, что засыпал уже под утро перед самым звонком будильника. А кто виноват,
кроме него, что делать нечего ночами, только книжки читать? Женись, если уж так
тяготит собственное общество!
Жениться – не проблема. Только вот на ком?
– Коля, ты пришел? – налетела на
него фельдшерица Люба. Она не ходила, а именно летала по коридорам, то и дело
норовя сшибить кого-нибудь с ног, такая в ней била неуемная энергия, особенно
по утрам. – У нас уже вызов.
– Дай хоть дежурство принять, –
вздохнул Николай. – Иди в машину, я сейчас, только распишусь. А куда едем?
Надо надеяться, не на Горького, 208?
– Коля, тебе бы деньги гаданьем
зарабатывать, – хихикнула Люба. – Такое наше дурацкое счастье!
Николай скрипнул зубами. Вот уж правда что
счастье… До чего же хреново, когда дежурство начинается с визита на Горького,
208! Обычно его утренняя хандра расходилась после первого же вызова, после
первого же взгляда на страдающего человека, испуг в глазах которого скоро
сменялся доверием и покоем. И это делал Николай! Чем больше было за день вызовов,
тем лучше он себя чувствовал к вечеру. Нет, усталость и все такое – это само
собой. Но до чего легко и свободно становилось на душе! «Может, я какой-нибудь
энергетический вампир? – думал он иногда чуть ли не с опаской. –
Подпитываюсь человеческими страданиями?»
Да какой там вампиризм! Работа иной раз так
выматывала его, что приходил домой сам не свой от усталости. А силы придавало,
извините за банальность, осознание своей нужности и незаменимости для этих
людей. Ну что поделаешь, если эти чертовы банальности так верны! Но все шло
насмарку, если день начинался с такого вот вызова на Горького, 208.
– Карма у тебя такая, – шутил
Круглов, который по этому адресу не был ни разу. – Расплачиваешься за
грехи, совершенные в прошлой жизни!
Вот разве что…
Шофер Витек отчаянно зевал в кабине и громко
захлопнул рот при виде Николая. Поручкались, как водится. Витек ничего не
спрашивал – уже знал, куда ехать. Этот адрес был буквально в трех минутах.
Зарулили в длинный узкий двор, образованный двумя девятиэтажками, которые
тянулись аж до площади Свободы, остановились в «кармане». Николай и Люба сразу
пошли к беседке, которая притулилась под оградой детского сада. Еще с улицы
увидели поджатые ноги в огромных, разношенных башмаках с давно отлетевшими
каблуками и подметками, просившими каши.