Серое зеркало - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Жвалевский cтр.№ 35

Я понимаю, толпа на то и толпа, чтобы толкаться, но я же и говорю – со словами у меня теперь немного напряженка. Вот и в первый раз в башке не слова зазвучали, а как будто бы картинки. Хитруковские мультики видели? Когда никто вроде ничего понятного не говорит, а все равно все понятно? Примерно то же самое, только еще понятней. Но я, наверное, буду это все словами пересказывать, – не рисовать же вам мультики, правда?

Короче, только я вверх тормашками на кресло завалился, как мне кто-то прямо в мозги как завопит: «Стой! Не двигайся! Ни в коем случае не шевелись!» Я, понятное дело, не то что шевелиться – дышать забыл, торчу в полном ступоре. А тот, что внутри, вроде бы как дух перевел и продолжает: «Молодец! Теперь запомни две важные вещи. Во-первых, с ума ты не сошел. Если не веришь, можешь потом у врача провериться. А во-вторых, сейчас ты должен, не шевелясь, очень тщательно запомнить то место и позу, в которых ты оказался. А ну угомонитесь все!»

Это он на остальных прикрикнул. Он же у меня в мозгах не один оказался. Все то время, пока он меня в ступоре держал, там еще всякие другие посторонние «веселые картинки» мелькали. Такое было чувство, как будто я в центре кучи народа, один из них со мной говорит, а остальные вокруг шушукаются.

Тут, правда, все шушукаться перестали, но никуда не сгинули. Ну, я себя окинул этим, как его… «мысленным взором», позу запомнил. Собственно, чего ее запоминать – я в такой позе все экзамены учил когда-то в Политехе. «Ну, – думаю, – и чего теперь?»

Тут шум опять поднялся пуще прежнего. Кто смеется, кто свистит. А кто-то даже завизжал (вроде бы как девчонка): «Ой, да не ори ты!»

«Ничего, это у него с непривычки», – говорит их главный. То есть не говорит, а как будто чем-то пушистым и теплым меня по спине гладит. Да и остальные тоже кто как может стараются: шарики всякие цветные переливаются, салюты с фейерверками и еще много всяких таких штук, которые все равно я вам не перескажу. Чувствую только, что рады мне все радешеньки.

«Ты, брат, теперь в Резонансе».

Так я стал, во-первых, братом, а во-вторых, в Резонансе.

2

Если совсем честно, то Резонансом это дело я сам назвал, потому что как его остальные зовут, я и не знаю. Я даже не знаю, на каких языках они вообще говорят. Между собой мы и так разговариваем, безо всяких слов. Что это за канделябрина такая, никто толком не понимает. Я же говорю, в Резонанс все случайно попадают. Тут главное оказаться в нужной позе. Если повезет, поза будет удобной, как у меня, а не повезет – будешь, как Ёжик, возле стенки на четвереньках стоять.

Правда-правда, Ёжик сам рассказывал. У него однажды пуговица оторвалась, он полез ее искать, да вот таким вот, простите, раком в Резонанс и заехал. Девчонка одна – Ромашка – в Резонанс попадает, только если на табуретку залезет и вытянется по стойке смирно. А есть еще пару человек, которые вообще отказываются эту тему обсуждать.

Это, кстати, тоже не совсем понятная штука – почему некоторые мысли можно от всех спрятать, а некоторые нет. И врать не получается. Это – самое в Резонансе замечательное. Только привыкнуть сперва надо, что все люди разные и никто тебе из вежливости поддакивать не будет. Все абсолютно равны, а если не нравится, стоит только пальчиком пошевелить – и ты уже снаружи. Сидишь, голова пустая, на душе тоска смертная, и одиноко так, как будто в тайге оказался, а вокруг тебя на триста верст ни единой души. Поэтому посидишь-посидишь, подуешься-подуешься – и опять на кресло лезешь. Или на табуретку. Или под шкаф.

Конечно, про то, что все мы тут одинаковые, я слегка приврал. Есть у нас и главные: Тесак, например, который меня первым заметил и «зафиксировал». Кроме Тесака, еще есть человека четыре главных: Квадрат, Туча, Уголь и, пожалуй, Шмель. Никто их главными не выбирал и, уж конечно, не назначал, просто их всегда слушают и не спорят. Между собой главные не слишком ладят, поэтому у них организовалось что-то вроде дежурства: один уходит, другой приходит. Оно и правильно – и споров меньше, и новичка всегда есть кому принять.

Исключение делается только для Матраца. Он в Резонансе целые сутки. Новички ему сначала завидуют, а потом узнают, что Матрац на самом деле валяется где-то в реанимации в коматозном состоянии, и завидовать сразу перестают. А у него, бедолаги, одна мысль – только бы ему какая-нибудь добрая душа подушку не поправила. Но больница, судя по всему, бюджетная, потому что последние полгода к нему точно никто не притрагивался. А может, наоборот, лежит Матрац где-нибудь в крутой барокамере, и с него пылинки сдувать боятся.

Мы ведь так и не знаем, кто где живет, не то что в городе – в какой стране кто, и то не знаем. И имен у нас нет нормальных, только прозвища всякие. Причем прозвище каждый сам себе дает. Точнее говоря, тебя при первом же входе спрашивают: «Ты кто?», и какая картинка у тебя первая появляется, так тебя и зовут. Я, например, Суслик.

Я поначалу не удивлялся – было там чему удивляться и без этого – а потом начал расспрашивать, а почему бы нам не обменяться адресами и телефонами: так, наверно, классно было бы вживую встретиться. Но как только я эту тему развивал, все сразу как-то замыкались, прятались в себя. В конце концов я дождался, пока в Резонансе остались только мы с Матрацем, и припер его к стенке.

Тут-то мне и показали историю о Билле и Дюймовочке…

3

Я, оказывается, был далеко не первым, кто захотел раскрыться. Первым был Билл. Толковый, судя по всему, парень, художник. Он все носился с идеей «снять маски», как на карнавале, но его так никто и не поддержал. Стеснялись, наверное, не хотели, чтобы карнавал заканчивался. Тогда Билл (его все знали как Булочника) решил для начала открыться в одиночку – мол, если кто захочет, приезжайте или звоните, поговорим вживую.

Правда, тут заминочка вышла: слова-то в Резонансе не работают, только картинки, или, например, ощущения. А какая картинка или ощущение могут быть для слова «Билл»? Клинтон в то время еще в губернаторах ходил. Но паренек, я говорю, был толковый, он быстро скумекал, что к чему, и однажды он просто показал в Резонанс лист белой бумаги, на которой большой малярной кистью было написано «Bill».

Таким же макаром он и телефон свой намалевал, и адрес, и даже «Welcome» в конце пририсовать не поленился.

А на следующий день Билл пропал. Ничего странного тут не было – мало ли что могло случиться: срочно понадобилось уехать куда-нибудь, или просто соседи залили его любимый коврик, на котором он в Резонанс входил. Но в тот же день пропала и Дюймовочка.

Это уже было непонятно – Дюймовочка торчала в Резонансе целыми днями. Если, не дай бог, собиралась отлучиться, то тут же предупреждала всех и каждого по нескольку раз. А тут вдруг как отрезало девчонку. И пропадала она целых две недели.

А когда она наконец объявилась, вся болтовня в Резонансе моментально застыла. Потому что всем вдруг стало страшно.

Мне Матрац передал, что мог, из того рассказа Дюймовочки – картинки, все почему-то черно-белые.

Вышибленная дверь дома. Осколки вазы на полу. Плачущий, но уже даже не скулящий французский бульдог с перебитыми лапами. Аккуратные следы от пуль на незаконченном натюрморте. Тошного вида пятна на обоях. Потом картинка резко меняется: тот же дом, но уже совершенно ухоженный и даже нарядный. На крыльце с новехонькой дубовой дверью растерянная тетушка, которая недоуменно пожимает плечами. За ее спиной виден угол уютной и совершенно обжитой комнаты. Потом вдруг какой-то посторонний перекресток, куча покореженного металла, двое копов оттаскивают орущую женщину. Жуть, короче.