Девушка, уже побледневшая, с тенью смерти, ложившейся на ее лицо, улыбнулась, шепча:
— Актеон… добрый грек… благодарю, благодарю.
Ее голова лежала на руках Актеона, тяжело клонилась к земле. Афинянин не шевелился, не сводя глаз с тела девушки. Тишина, водворившаяся внезапно на стене, вывела его из тяжелого забытья. Осаждающие прекратили обстрел. Грек поднялся, но несколько раз становился на колени, чтобы поцеловать еще теплый рот пастушки и уже неподвижные, широко раскрывшиеся глаза, в которых, как в тихой воде, отражались яркие лучи заходящего солнца.
Поднявшись, он увидел перед собой Соннику, смотревшую на него холодным, ироническим взглядом.
— Сонника!.. Ты?
— Я пришла сказать тебе, чтобы ты шел на Форум. Посланный из вражеского лагеря подошел к воротам города и хочет говорить со старшинами. Народ собран на Форуме.
Несмотря на всю важность известия, Актеон не двинулся. Холодное обращение Сонники озабочивало его.
— Ты давно здесь?
— Пришла вовремя, чтобы видеть, как ты навеки прощался с моей рабыней.
Он молчал мгновение, но затем, как бы поддаваясь чувству, превышающему его волю, подошел к ней вплотную с блестящими глазами и протянул руки.
— Ты любил ее? Правда? — спросила Сонника с горечью.
— Да, — ответил грек тихо, будто стыдясь своего признания. — Теперь я знаю, что любил ее… но и тебя я тоже люблю.
Они простояли несколько времени, наклоняясь над этим трупом, разъединившим их. Между ними как бы встала холодная стена, навеки разлучив их.
Актеону было стыдно, что он огорчил женщину, так любившую его. Сонника, казалось, вся погрузилась в свое бесконечное разочарование и смотрела холодными глазами неумолимой Немезиды на труп рабыни.
— Уходи отсюда, Актеон, — обратилась она к греку. — Тебя ждут на Форуме. Старшины желают твоего присутствия, чтобы ты был посредником с посланным Ганнибала.
Афинянин сделал несколько шагов, но затем вернулся, нежно прося милосердия к трупу.
— Ее бросят здесь… Скоро наступит ночь, и бродячие собаки… бессовестные люди, отыскивающие трупы…
Он содрогался при мысли, что это человеческое тело, возбуждавшее в нем некогда трепет восторга, будет пожрано зверями.
Сонника ответила ему жестом: он может уйти, она останется здесь.
И Актеон, покоренный холодным высокомерием своей возлюбленной, быстро удалился, направляясь на Форум.
Когда он прибыл на площадь, начало темнеть. Посредине площади горел большой костер, который зажигали каждую ночь, чтобы бороться со страшным холодом, господствовавшим в городе, несмотря на весну.
Сенаторы занимали свои кресла из слоновой кости у подножия лестницы храма, готовясь принять перед народом посланника Ганнибала. По всему городу разнесся слух об этом, и люди стекались на Форум, спеша услышать предложения осаждающих. Новые группы каждую минуту прибывали из всех улочек, выходивших на площадь, где сосредотачивалась замиравшая жизнь города.
Актеон подошел к старейшинам. Он всматривался и не видел Алько. Тот, вероятно, находился еще в лагере осаждающих, и посылка ими парламентера была, очевидно, следствием его свидания с Ганнибалом.
Один из сенаторов сообщил, что к городским воротам подошел карфагенянин, невооруженный, с масличной веткой в руке. Он желал говорить с сенатом от имени осаждающих, и собрание старейшин сочло нужным созвать весь город, чтобы все жители приняли участие в этом последнем заседании.
Отдали приказание ввести посланного, и через несколько минут среди расступившейся толпы показалась группа вооруженных людей, окружавших человека с непокрытой головой, безоружного и с ветвью — символом мира — в поднятой руке.
Когда он проходил мимо костра, свет от огня упал ему прямо в лицо, и по Форуму пронесся гул негодования:
— Это Алорко!.. Алорко!
— Неблагодарный!
— Изменник!
Многие схватились за мечи, чтобы броситься на посланника, над головами толпы показались руки с зажатыми в них стрелами, но присутствие сенаторов и грустная улыбка кельтиберийца успокоили вспышку. Кроме того, изнурение давало себя знать: уже не хватало сил для негодования, и все напряженно стали прислушиваться к словам посланника, чтобы узнать, какую судьбу им готовит враг.
Алорко подошел и остановился перед старейшинами. На обширной площади водворилось глубокое молчание, прерываемое только треском горящего костра. Все взгляды обратились на кельтиберийца.
— Алько благоразумного нет среди вас? — спросил он.
Все с изумлением оглянулись. До сих пор никто не заметил отсутствия этого человека, всегда занимавшего первое место при обсуждении общественных дел. Его не было.
— И не ищите его, — сказал кельтибериец. — Алько в лагере Ганнибала. Глубоко опечаленный положением города, понимая всю невозможность дальнейшей защиты, он пожертвовал собой ради вас и, рискуя жизнью, несколько часов тому назад добрался до палатки Ганнибала, чтобы со слезами умолять сжалиться над вами.
— Почему же он не пришел с тобой? — спросил один из сенаторов.
— Он боится и совестится повторить слова Ганнибала и его условия для сдачи города.
Тишина стала еще глубже. Народ угадывал чрезмерные требования победителя: все предчувствовали их в душе прежде, чем они были высказаны.
На Форум прибыли новые группы людей. Даже защитники стен оставили свои посты и, привлеченные происходившим, толпились при выходе из улиц; их бронзовые шлемы и щиты различной формы — круглые, длинные, в виде полумесяца — сверкали при огне костра. Актеон увидел и Соннику, перед которой толпа расступилась, когда она направилась к группе изящной молодежи — своих поклонников.
Алорко продолжал говорить:
— Вам известно, кто я. Сейчас, когда вы узнали меня, раздались угрозы, и руки поднялись на меня. Я понимаю негодование, вызванное моим появлением перед вами. Я не неблагодарный, но припомните, что я родился в другой земле и смерть отца поставила меня во главе народа, которому я должен повиноваться и с союзниками которого я должен идти вместе. Я не забывал никогда гостеприимства, оказанного мне Сагунтом, это воспоминание я храню, и судьба вашего народа так же близка мне, как судьба моей родины. Подумайте хорошенько о вашем положении, сагунтинцы. У храбрости есть свои границы, и, несмотря на все ваши усилия, судьба мужественного Сагунта решена богами. Они это доказывают, покинув вас, и ваши стрелы ничего не в состоянии сделать против их непреклонной воли…
Неопределенная речь Алорко только усиливала чувство неизвестности в народе. Все боялись условий Ганнибала, а кельтиберийцу, очевидно, тяжело было высказать их.
— Условия! Говори условия! — кричали с разных сторон Форума.
— Доказательством, что я прибыл сюда в ваших интересах, — продолжал Алорко, будто не слыша этих криков, — может служить то, что, пока вы могли защищаться собственными силами или надеяться на помощь римлян, я не приходил к вам с предложением покориться. Но теперь ваши стены уже не могут служить вам защитой; ежедневно сотни сагунтинцев гибнут от голода, римляне не придут — они далеко и заняты другими войнами; вместо того чтобы послать легионы, они отправили к вам послов, и поэтому я, видя, что Алько медлит с возвращением, решился выдержать ваше негодование, чтобы принести вам мир — не почетный, но необходимый.