Спрятанные реки - читать онлайн книгу. Автор: Анна Матвеева cтр.№ 17

Мессу для пилигримов служили отцы в ярко-красных облачениях. Если смотреть на них долго, а потом зажмуриться, перед глазами вспыхнут путеводные жёлтые звёзды. Летало туда-сюда гигантское кадило – ботафумейро, – похожее на дымящийся маятник Фуко. Его приводили в движение восемь священников: я видела, им было тяжело. Соледад рассказывала, что у этой красивой традиции весьма прозаическое прошлое: от немытых пилигримов исходил запах такой силы, что его надо было чем-то перебить – вот и придумали кадить ладаном в особо крупных размерах.

Я вместе со всеми молилась и пела, наугад и невпопад. Глаза Соледад были сухими. Тётя Юля позвонила, когда месса окончилась, и мы пошли за свидетельствами пилигримов. Как раз подошла моя очередь, когда я услышала телефонный звонок.

Жестом пропустила вперёд Соледад.

– Тётя Юля, можно я перезвоню через пару минут?

– А как ты перезвонишь, если у тебя только входящие бесплатные?

Слова были обычными, тон такой же ворчливый, как всегда, вот только голос… С ним был явный непорядок.

Тётю Юлю увезли вчера на «скорой». Она поскользнулась на крыльце, сломала шейку бедра. Сегодня её прооперировали, поставили протез, и завтра она в первый раз попробует встать. А на днях будет ходить с бегунком.

– С ходунком, наверное, – машинально поправила я.

– Ну так я же оптимист! – слабо отшутилась тётя Юля. – Слава богу, Олька, что это случилось сейчас, а не в нашем счастливом советском прошлом. Тогда это был смертный приговор, а теперь – фигушки! С тобой пойду в следующий поход!

Язык у неё заплетался, как у всякого человека, никогда не имевшего прежде дел с обезболивающими. Рядом кто-то сказал громким голосом: «Потерпим, уколю!»

Свидетельство пилигрима я всё-таки получила. Соледад проводила меня на вокзал. Поезд до Мадрида. Мы простились на диво легко: обменялись адресами, потом Соледад поцеловала меня в щёку – и ушла ночевать в альберго.

Из Мадрида я, наплевав на экономию, полечу прямиком в Москву, где меня ждёт тётя Юля.

Сегодня начинается первый день моего пути, который я пройду в полном одиночестве.

Хотелось бы сказать, что оно меня теперь не страшит.

В поезде я закрываю глаза и вижу знакомых с детства святых. Вырезанные из камня и нарисованные на стенах церквей святые с каждым новым днём улыбаются всё шире. У некоторых такой вид, как будто они смеются над своими страданиями и говорят: «Бывает!», пожимая плечами.

Вот святой Витт, которого не тронули львы, падает в котёл с кипящим маслом.

Вот святая Аполлония – она сама прыгнула в костёр, потому что ей выбили все зубы и всё равно угрожали сжечь заживо.

А вот святая Агнесса – у неё в нужный момент отросли длинные волосы, прикрывшие наготу.

Каждый из них чего-то боялся, останавливался, но потом всё равно шёл дальше, даже если пропадали указатели, ангелы с важным видом пролетали мимо и навигатор предательски смолкал, повторяя как заведённый:

– Следуйте по маршруту. Следуйте по маршруту. Следуйте по маршруту.

Святых набился целый поезд: они сидели рядом, тянули руки через проход, что-то шептали сзади. Мы вместе ехали в Мадрид, а машинистом был святой Яков в коричневой шляпе с пришпиленной раковиной. Он только выглядел суровым – я-то знала, что добрее него не сыщешь, и крепко сжимала в кармане ракушку с отломанным краем.

Мне снилась мама в деревянных бусах на шее – она бежит мне навстречу, и я широко раскидываю руки в стороны. Мне снилась плачущая Соледад – она плакала и смеялась одновременно, и смех её больше не уходил в стон, как дым в трубу. Мне снились Белла и Джо – он что-то объяснял ей, а она махала руками, отказываясь верить. Мне снился Леонид из разноцветного пластилина, Валя Попова с детьми, похожие на самодельный бумажный хоровод, снился Андрей Григорьевич, принимавший экзамен у толстого психолога. Московский доктор, больной диабетом, приобретал за пятьсот рублей книгу известной писательницы, Александра Павловна шепталась с тётей Юлей, а Всеволод, теребя чуб, объяснял корейскому пилигриму, почему нельзя ходить в левых тапках.

Это был самый прекрасный сон на свете. Сон о том, как я прошла камино де Сантьяго.

P.S.

Когда мне исполнится пятьдесят, я сделаю себе самую короткую стрижку, на которую смогу решиться, – и пройду путём святого Якова от Сен-Жан-Пье-де-Пор до Сантьяго-де- Компостела со всеми остановками. В старину паломники ориентировались по звёздам, и по земному камино их вёл небесный Млечный Путь. Я проживу целую жизнь в этом путешествии, мне встретятся люди, которых я пыталась отыскать на протяжении долгих лет, но мы ходили разными дорогами, а здесь – встретимся, потому что разные дороги стекаются к Сантьяго, как реки – к морю, на дне которого лежат ребристые раковины. Одну из них вынесет на берег, к ногам молодой женщины, скучающей по маленькой дочке, которую пришлось оставить в пионерском лагере на целую смену: там хриплая фальшь горна и комариные облака над головой, зато кормят четыре раза в день, а дома у них иногда нет совсем никакой еды…

Молодая женщина насухо вытирает раковину подолом платья – и разглядывает её на просвет. Вся в фестонах, как бабушкин веер! А если крепко прижать её к уху, там зашумит родная кровь. Будет звать, чтобы вернулась, – и обещать, что не уйдёт.

А почему вы задаёте такие вопросы? Вы неужели думаете, что я уморил своего предыдущего? Да нет, я не обижаюсь. Конечно, сейчас столько садистов развелось – а по внешности иногда и не скажешь. Не хочется отдавать кому попало, я понимаю. Даже за деньги. Даже за такие немаленькие.

Выставка уже закрывается, а он переростыш, его вряд ли кто купит… Он у вас один остался такой серенький? Дайте-ка я в глаза ему посмотрю. Ну что могу сказать: да. Это мой кот. Меня ждал.

Вас как зовут? Нина? Приятное имя.

Ниночка, у меня все коты всегда были серые. Помните, в «Трёх мушкетёрах» глава называлась «Ночью все кошки серы»? Мои серые и днём, и ночью.

Предыдущий мой умер от старости. И два других, что были до него, ушли тоже по этой причине – просто потому, что жизнь их закончилась. Я как-то подсчитал, что в среднем на человека приходится примерно четыре кота – если он первого заведёт в осознанном возрасте, как я. Кот живёт лет десять-пятнадцать, возьмите максимум, умножьте на четыре – и получите разумную человеческую жизнь протяжённостью в четыре кошачьих.

Мишка, мой первый кот, был подарком жены к тридцатилетию.

А завтра мне исполнится семьдесят пять, Ниночка.

Спасибо, но заранее не поздравляют. Да, я знаю, что по мне никогда не скажешь. Сверстники меня своим не воспринимают.

Я считаю, это во многом благодаря котам.

В начале семидесятых, вы, конечно, не можете этого помнить, Ниночка, с кошками никто так не носился, как теперь. Они были не самоценные животные, а как бы вспомогательные. Коты были обязаны по части мышеловли, ну или чтобы с детьми играли, особенно с такими, что просят собаку. Покупать кота приходило в голову только тем, кто мог себе такое позволить, – и они брали сиамских или ангорских. Нет, Ниночка, персидские появились ближе к девяностым…