«Рынок / требует / любовные стихозы.
Стихи о революции? / На кой они чёрт!
Их смотрит / какой-то / испанец “Хозе”
– Дон Хоз-Расчёт».
Затем, приводя доводы своих недоброжелателей, поэт решительно отвечает:
«Певице, / балерине / хлоп да хлоп.
Чуть ли / не над ЦИКом / ножкой машет.
– Дескать, / уберите / левое барахло,
разные / ваши / левые марши. —
Большое-де искусство / во все артерии
влазит, / любые классы покоря.
Довольно! / В совмещанском партере
Леф / не раскидает свои якоря.
Время! – / Судья единственный ты мне…
Я чту / искусство, / наполняющее кассы.
Но стих / раструбливающий / октябрьский гул,
но стих, / бывший / оружием класса,
мы не продадим / ни за какую деньгу».
16 апреля 1927 года в стране отмечалось десятилетие с того дня, как в Петроград из эмиграции вернулся Ленин. И газета «Труд» поместила на своих страницах стихотворение Маяковского «Ленин с нами». Начиналось оно так:
«Бывают события: / случатся раз,
из сердца / высекут фразу.
И годы / не выдумать / лучших фраз,
чем сказанная / сразу.
Таков / и в Питер / ленинский въезд
на башне / броневика.
С тех пор / слова / и восторг мой / не ест
ни день, / ни год, / ни века».
Заканчивалось стихотворение напоминанием о том, что не за горами и десятилетний юбилей октябрьской революции:
«Коммуна – / ещё / не дело дней,
и мы / ещё / в окруженье врагов,
но мы / прошли / по дороге к ней
десять / самых трудных шагов».
В это же время политический заключённый Борис Глубоковский, проходивший по одному делу с расстрелянным поэтом Алексеем Ганиным, принял участие самодеятельном театре, который был в Соловках. Он назвался «ХЛАМ», так как этот коллектив состоял из Художников, Литераторов, Актёров и Музыкантов. Зек Глубоковский участвовал в создании спектакля «Соловецкое обозрение», которое местное начальство стало показывать приезжавшему начальству как пример успешной работы по перековке непримиримых врагов советской власти в её верных друзей.
А Яков Серебрянский вместе с женой Полиной весной 1927 года отправился в Париж, где заступил на пост нелегального резидента ИНО ОГПУ.
Впрочем, мы, пожалуй, слишком увлеклись вопросами политическими и литературными, в то время как обещали рассказать о новом романе Лили Брик.
Очередное увлечение
Но сначала – совсем немного о том, что в тот момент происходило в Лефе.
Бенгт Янгфельдт:
«Осенью и зимой 1926–1927 годов квартира в Гендриковом переулке уже превратилась в "штаб" Лефа. Еженедельно устраивались "лефовские вторники", которые посещали все, кто был близок к группе: Николай Асеев, Сергей Третьяков, Борис Пастернак, молодой Семён Кирсанов, Виктор Шкловский, Всеволод Мейерхольд, Сергей Эйзенштейн, Виталий Жемчужный и Лев Кулешов. Если бы не размер гостиной, это явление можно было бы назвать "салоном"».
Среди этих «посетителей» Лили Брик и наметила себе очередную «жертву».
Биографы Маяковского считали (а многие продолжают считать), что между Лили Брик и Владимиром Маяковским тогда всё ещё существовало некое невероятнейшей силы чувство, связывавшее их крепчайшими узами. Янгфельдт об этом даже написал книгу, назвав её «Любовь – это сердце всего».
Но это необыкновенное чувство не мешало Лили Юрьевне (да и Маяковскому тоже) постоянно иметь увлечения на стороне, иногда – сильные, но чаще – не очень.
Янгфельдт в своих книгах не пропустил, пожалуй, ни одного Лилиного увлечения, подробно описывая все обстоятельства и называя имена и фамилии её многочисленных возлюбленных. Поэтому всех, кто интересуется этими подробностями, отсылаем к книгам этого автора.
Но роман Лили Юрьевны, вспыхнувший в 1927 году, особенный. О нём нельзя не рассказать. Поэтому предоставим слово тем биографам поэта, для которых «любовь – это сердце всего».
Начнём с Аркадия Ваксберга. Об этом увлечении Лили Брик он сказал следующее:
«Очередным объектом её внезапно вспыхнувшего чувства стал очень известный в ту пору кинорежиссёр Лев Кулешов, активный лефовец, друг Маяковского и Осипа Брика.
Льву Владимировичу Кулешову, которого позже справедливо назовут патриархом советского кино, было тогда двадцать семь лет (Лиле – тридцать пять), он был мужественно красив и поражал женщин не только талантом, но и привлекательной внешностью: серо-синие глаза, каштановые волосы, белозубая улыбка в сочетании с благородной спортивностью (он увлекался охотой, мотоциклом, пластикой движений) заставляли трепетать не только Лилино сердце…»
Бенгт Янгфельдт (с более точным представлением о возрасте героя этой истории) добавил к портрету, нарисованному Ваксбергом, следующее:
«Двадцативосьмилетний Лев Кулешов был на восемь лет младше Лили. Несмотря на молодость, он уже много лет занимался кино и считался одним из тех, кто способствовал революционному развитию советской кинематографии в двадцатые годы. Среди его учеников были Дзига Вертов ("Киноглаз"), Сергей Эйзенштейн ("Стачка", "Броненосец «Потёмкин»") и Всеволод Пудовкин ("Мать"). Сам Кулешов заявил себя в 1924 году фильмом по сценарию Николая Асеева "Необычайные приключения мистера Веста в стране большевиков", где в одной из ролей снялась его жена».
Лев Кулешов, надо полагать, очень напоминал Лили Брик молодого Владимира Маяковского. Ведь родился Кулешов тоже в тихом провинциальном российском городке (в Тамбове). Так же, как и Маяковский, рано (в пятнадцать лет) потерял отца, после чего (вновь так же, как когда-то Маяковский) вместе с матерью переехал в Москву. В 1915 году поступил в Императорское Строгановское Центральное художественно-промышленное училище и стал заниматься в студии художника Ивана Фёдоровича Смирнова, что тоже очень напоминает студию Келина, в которой постигал азы рисования молодой Маяковский. Впоследствии Кулешов написал:
«Школа Смирнова помогла мне легко поступить в Училище живописи, ваяния и зодчества, ибо там умение рисовать очень ценилось».
Поступление в Училище произошло в 1916 году – ровно через два года после того, как из него исключили Маяковского. И здесь Кулешов проучился столько же, сколько и Маяковский – три года.