Главная тайна горлана-главаря. Книга 4. Сошедший сам - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Филатьев cтр.№ 128

«Маяковский. – Для нас ценность маленькой книжки о пятилетнем плане в Московской области ценнее вашего толстого "Бизнеса".

Агапов. – Демагогия!

Маяковский. – Вы усвоили манеру разговаривать, как пишет Зелинский, – под тихий шелест страниц Гегеля, а мы привыкли говорить под громкий шелест газет и других страниц, и, естественно, что более резко у нас отношение к действительности. И разве не демагогия – называть философской книжку Зелинского, где первая строка: "Поэзия есть первый вид смысла". Что это такое за философская категория – "смысл"?

Я совершенно случайно впал в полемику с представителями конструктивизма, потому что, идя сюда, я не думал, что настолько обнажено голое эстетство в кругу литературной жизни Советского Союза.

Моё выступление является не программным выступлением. Скажу ещё, тем более что товарищ Брик говорил, я хоть и не слышал его выступления, но он мне его передал, и это выступление, с которым я согласен».

Речь Маяковского была как всегда немного сумбурной, а местами не совсем понятной. Но она явилась яростным ударом рефовца по конструктивистам, которые стали отныне для него просто ненавистными.

24 сентября Маяковский подал в Главное управление по делам литературы и издательств (иными словами, цензорам) очередное разъяснение того, что будет происходить в Политехническом музее на вечере под названием «Открывается Реф»:

«В Главлит

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

В своём вступительном слове я объясню причины, заставившие Леф почистить свои ряды, внести изменения в программу и принять название Реф, т. е. Революционный фронт искусств.

Основная причина – это борьба с аполитизмом и сознательная ставка на установку искусства как агитпропа социалистического строительства. Отсюда отрицание голого факта и требование в искусстве тенденциозности и направленности. В исполнительной части будут мною читаться последние опубликованные произведения.

Вл. МАЯКОВСКИЙ».

Видимо, в те же дни Маяковский принялся сочинять статью о Рефе, которую начал так:

«Товарищи!

Мы были Леф, мы стали Реф.

Мы объявляем себя новым объединением, новым отрядом на фронте культуры.

Достаточна ли перемена "Л" на "Р", чтоб говорить о своей новизне?

Да. Достаточна. Разница разительная и решающая. Под внешним различием букв и полное различие корней.

"Л" – это левый фронт искусств, объединявший различнейших работников культуры по формальному признаку левизны, предполагавший, что левизна совпадает с революционностью».

И Маяковский назвал этих «различнейших» своих соратников:

«… и формалиста Шкловского, и марксиста Арватова, и фактовика Третьякова, и стилиста Пастернака, и заумника Кручёных и фельетониста Асеева».

Но времена изменились, и бывший глава лефовцев заявлял:

«Сейчас мало голой левизны. Левизна, изобретательность для нас обязательна. Но из всей левизны мы берём только ту, которая революционна, ту, которая активно помогает социалистическому строительству, ту, которая крепит пролетарскую диктатуру».

И Маяковский ещё раз крепко ударял тех, кто с лефовцами не соглашался, ища свою манеру, свой путь в искусстве:

«Мы требуем от каждого произведения, чтоб оно работало, воздействовало, а не производило бы впечатление на умильного Лежнева да искренне выражало бы чувства писателя а ля Пильняк, Полищук-Сельвинский».

В написанном примерно в то же время стихотворении «Птичка божия» Маяковский сформулировал свои требования к пишущим ещё точнее:

«В наше время / тот — / поэт,

тот — / писатель, / кто полезен…

В наши дни / писатель тот,

кто напишет / марш / и лозунг!»

Статья о Рефе осталась незаконченной – другие жизненные темы и заботы отодвинули в сторону то, что совсем ещё недавно казалось важным и злободневным.

14 сентября 1929 года под председательством Маяковского состоялось первое организационное заседание новой литературной группы, получившей название РЕФ (Революционный фронт искусств). 19 сентября на очередном заседании секретариата Федерации писателей Владимир Владимирович объявил об образовании РЕФа. Самого поэта включили в число представителей Федерации в ВОКСе (Всесоюзном обществе культурной связи с заграницей). А 3 октября в Политехническом музее состоялся вечер под названием «Открывается Реф». Об этом мероприятии – писатель Лев Кассиль:

«Политехнический осаждён. Смяты очереди. Трещат барьеры. Давка стирает со стен афиши. Администратор взмок… Лысой кукушкой он ускользает в захлопнувшееся окошечко. Милиция просит очистить вестибюль.

Звенят стёкла, всхлипывают пружины дверей. Гам…

Зал переполнен. Сидят в проходах, на ступеньках, на краю эстрады, на коленях друг у друга…

И вот Маяковский начинает свой доклад.

Собственно, это не доклад, это блестящая беседа, убедительный рассказ, зажигательная речь, бурный монолог. Интереснейшие сообщения, факты, неистовые требования, возмущение, курьёзы, афоризмы, смелые утверждения, пародии, эпиграммы, острые мысли и шутки, разительные примеры, пылкие выпады, отточенные формулы. На шевелюры и плеши рыцарей мещанского искусства рушатся убийственно меткие определения и хлёсткие шутки.

Маяковский разговаривает. Головастый, широкоротый, он минутами делается похожим на упрямо вгрызающийся экскаватор.

Вот он ухватил какую-то строку из пошлой статьи критика, пронёс её над головами слушателей и выбросил из широко раскрытого рта, свалив в кучу смеха, выкриков и аплодисментов. Стенографистки то и дело записывают в отчёте: "смех", "аплодисменты", "общий смех", "бурные аплодисменты".

На стол слетаются записки изо всех углов зала. Обиженные шумят. На них шикают. Обиженные оскорбляются. "Шум в зале" – констатирует стенограмма.

– Не резвитесь, – говорит Маяковский.

Он совершенно не напрягает голоса, но грохот его баса перекрывает шум всего зала.

– Не резвитесь… Раз я начал говорить, значит, докончу. Не родился ещё такой богатырь, который бы меня переорал. Вы там, в третьем ряду, не размахивайте так грозно золотым зубом. Сядьте!.. А вы положите сейчас же свою газету или уходите вон из зала! Здесь не читальный зал, здесь слушают меня, а не читают. Что?.. Неинтересно вам? Вот вам трёшка за билет. Идите, я вас не задерживаю… А вы там тоже захлопнитесь! Что вы так растворились настежь? Вы не человек, вы шкаф!..