Дело № 113 - читать онлайн книгу. Автор: Эмиль Габорио cтр.№ 40

В этот момент она почувствовала, что могла бы обо всем ему рассказать, но мысль о скандале, о гневе матери и об оскорблении, которое она нанесет этим Андре, лишила ее мужества. Она поняла, что сообщать об этом уже поздно, и, громко зарыдав, как и все девушки, когда приближается последняя минута, отвечала:

— Мне страшно…

А он, объяснив себе эти слезы боязнью неизвестного, протестом стыдливости, стал ее утешать, разуверять, но все его ласковые слова вместо того, чтобы успокоить ее, только удвоили ее печаль.

Но в эту минуту быстро вошла госпожа Вербери и предложила ему подписать контракт. Андре Фовель не должен был узнать ничего.

А через несколько дней, в яркий весенний полдень, в деревенской церкви произошло венчание Андре Фовеля с Валентиной Вербери.

С самого утра в этот день замок наполнился подругами невесты, которые, по обычаю, должны были одеть ее к венцу.

Она старалась казаться спокойной, даже смеялась, но тем не менее была бледнее, чем ее вуаль. Ее угнетали угрызения совести. Ей казалось, что вот-вот по ее лицу догадаются об истине и что ее белое платье составляет для нее только горькую иронию и еще большее унижение.

Она задрожала, когда одна из близких подруг приблизилась к ней, чтобы приколоть ей на голову флёрдоранж. Ей казалось, что эти цветы сожгут ее. Но они не сожгли ее, и только кусочек проволоки, плохо загнутой назад, уколол ее в лоб, и из ранки скатилась на платье капелька крови.

Дурное предзнаменование! Валентина почувствовала себя дурно.

Но предзнаменования часто не оправдываются, и через год после свадьбы Валентина уже чувствовала себя счастливейшей из женщин.

Счастливейшей!.. Да, она была бы ею вполне, если бы только могла забыть…

Андре ее обожал. Он не бросал своих занятий, и все ему удавалось. Но он хотел быть богатым, страшно богатым, не для себя, а для женщины, которую он так любил, которую хотел окружить всеми радостями света. Находя ее красивой, он желал видеть ее и богатой.

Восемнадцать месяцев спустя госпожа Фовель родила ему сына. Увы, ни этот сын, ни другой, который родился еще через год, не помогли ей забыть первого, брошенного на произвол судьбы, того, который был продан за деньги в чужом краю.

Страстно любя своих сыновей, она воспитывала их, как принцев. И, вспоминая о своем первенце, не могла удержаться, чтобы не думать: «Кто знает, есть ли у него там хлеб?»

Что, если бы она знала, где он теперь, если бы только у нее хватило храбрости!.. Но она не решалась. Часто она беспокоилась также и о мешке, порученном ей Гастоном, о тех драгоценностях маркизы Кламеран, которые она считала себя не вправе держать при себе.

Иногда она говорила себе: «Слава богу, несчастья позабыли обо мне».

Бедная женщина! Несчастье — гость непрошеный и оно редко забывает о человеке.

Луи Кламеран жаждал независимости, популярности, денег, удовольствий, неизвестного. Он не любил своего отца и до бешенства ненавидел брата Гастона. Сам старый маркиз помимо своей воли возбуждал в младшем сыне всепожирающую зависть к брату. Верный традициям своего рода, он постоянно заявлял во всеуслышание, что в благородных семьях старший сын должен наследовать отцу во всех имениях и после его смерти все должно достаться Гастону.

Эта явная несправедливость, это нескрываемое предпочтение старшего брата приводили в отчаяние завистливую душу Луи. Часто Гастон уверял его, что никогда не согласится привести в исполнение отцовские намерения, что в наследовании оба брата будут равны. Но, судя о других по самому себе, Луи счел это смешным тщеславием ложного бескорыстия.

В этой ненависти не сомневались ни сам маркиз, ни Гастон.

И когда жандармы и гусары, печальные и взволнованные, пришли сообщить, что Гастон Кламеран бросился в Рону и, по всей вероятности, погиб, возгласы отчаяния встретили это грустное сообщение. Один только Луи оставался бесстрастен, и ни один мускул не дрогнул у него на лице. И только его глаза засветились блеском триумфа. Тайный голос зашептал ему: «Теперь ты богат, и титул маркиза переходит к тебе». Теперь уж он не на хлебах, не бедный родственник у своего старшего брата, а единственный наследник Кламерана!

— Я не могу сообщить бедному старику, — сказал жандармский бригадир, — что его сын утонул! Увольте меня от этого…

Но Луи не испытывал ни беспокойства, ни мягкости души старого солдата. Он тотчас же поднялся к отцу и твердым голосом сказал ему:

— Брат сделал выбор между жизнью и честью… Он умер…

Как дуб, подкошенный молнией, маркиз задрожал от этих слов и упал. Приглашенный к нему врач мог только установить бессилие науки. А к утру Луи хладнокровно принял последний вздох своего отца.

Теперь Луи был уже независим. Он стал маркизом Кламераном, был свободен, сравнительно богат. Он, который всю свою жизнь до этого жил на подачках, был теперь обладателем имения в двести тысяч франков.

Это внезапное, неожиданное богатство так вскружило ему голову, что он забыл свое искусное притворство. За его лицом следили во время похорон маркиза. Опустив голову, с платком у рта, он следовал за гробом, который несли двенадцать крестьян, но его выдавали глаза, в которых под притворным горем светилась радость.

И едва только окончилось предание тела земле, как Луи уже продал в замке все, что только можно было продать: лошадей, упряжь, экипажи…

Став хозяином, он рассчитал всех слуг; бедняги думали здесь и помереть, под гостеприимной кровлей Кламерана. Со слезами на глазах они умоляли его оставить их даже без жалованья, но он их все-таки рассчитал.

Приехал нотариус его отца, за которым он послал. Дав ему доверенность на продажу всех земель и получив от него в задаток двадцать тысяч франков, в конце недели, вечером, Луи запер все двери замка, поклялся, что никогда не возвратится в него назад, и сдал все ключи Сен-Жану, который теперь вынужден был на свои сбережения купить небольшую лачугу в окрестностях замка и поселиться в ней.

И, точно земля Кламерана жгла ему подошвы, Луи отправился в путь. Он послал вперед свой багаж и, прибыв в Тараскон, сел там в дилижанс, совершавший рейсы между Марселем и Парижем. Железной дороги тогда еще не было и в помине.

Наконец-то он в пути! Тяжелый дилижанс, запряженный шестеркой лошадей, скакал во весь опор и с каждым поворотом колеса увеличивал пропасть между прошлым и будущим Луи. Перед ним в ярком пурпуре вставал уже Париж, яркий, как солнце, и ослеплявший, как его лучи.

Он ехал в Париж… Это ли не обетованная земля, страна чудес, где каждый Аладдин находит свою лампу? Там, в этом Париже, в двадцати театрах плачет драма и смеется комедия, а в опере красивейшие женщины в мире, сверкая бриллиантами, умирают под звуки чарующей музыки.

И везде шум, движение, огни, наслаждение…

Какой волшебный сон! И сердце Луи Кламерана замирало от желаний, и ему казалось, что лошади бегут тихо, как черепахи.