Сегодня я ждал, чтобы Кэйтрин, ставшая для меня Кэйт, пришла ко мне. Забеспокоился, что ее долго не было. Но вот, наконец, она вошла в спальню и, как само собой разумеющееся, забралась под одеяло. Уткнувшись в мое плечо, Кэйтрин сообщила:
– Курдула сегодня вопросы странные задавала. Мол, когда это вы, фрейлейн Кэйтрин, успели девственности лишиться и что вам жених сказал? Томас ей в первую ночь синяки под оба глаза поставил.
– С чего это она? – удивился я.
– Она же полезла белье менять, а простыни чистые, – хихикнула фрейлейн. – Думала, раз мы в одной постели спим, то все у нас было. А коли простыни чистые, то девственности меня лишили еще до тебя. Теперь Курдула гадает – когда и кто?
– А ты?
– He-а, зачем? – отмахнулась фрейлейн. – Пусть думает что угодно, мне-то что. Почему я должна отчитываться перед кухаркой?
– Кэйт, ты с ней в одном доме пять лет прожила, – не удержался я от упрека. – Значит, не просто кухарка, а родной человек.
– Да знаю я, знаю, – досадливо проговорила девушка. – Опять подумаешь – вот, мол, спесивая дура, честь рыцарская и все прочее…
– Н-ну, вот в данном случае ты права, – сказал я в пространство, – по поводу простыней – не ее собачье дело. Мало ли где могла потерять девственность благородная девица? Шла по дороге, завернула куда-нибудь. Глянь, а девственности-то нет. Житейское дело.
– Юджин, – пихнула меня локтем Кэйт. – Я сейчас и в самом деле обижусь. А Курдула… Знаешь, я очень люблю Курдулу, Томаса. Для меня они родные люди. Но иногда – будто пробивает. Понимаешь, когда я осталась одна – без отца, без матери, без крыши над головой, это единственное, что меня спасало. Я столько раз хотела руки на себя наложить – уже и дерево выбрала, чтобы повеситься, но передумывала. Видела один раз, как в Вундерберге убийцу казнили. Голова свернута, язык высунут, брр. Топиться – распухну, раки лицо съедят. Для дочери рыцаря смерть красивой должна быть, чтобы лежала я как живая, а все вокруг говорили – вот, мол, красавица-то какая. Мечтала, чтобы хоть после смерти красивой стать.
– Дурочка ты…
– Юджин, я на самом деле уродина? – приподнялась вдруг Кэйтрин на локте.
– Кэйт, чего это на тебя нашло? – удивился я.
– Мы уже с тобой третью ночь, а ты меня даже ни разу не поцеловал всерьез, как женщину, – шмыгнула носом девушка. – Один раз, в лобик. Меня так отец целовал. Единственный раз, когда на войну уходил.
Мне ничего не оставалось делать, как поцеловать девушку. Раз, другой, третий… Она отвечала робко и неумело. Ну, а потом…
– Я думала, будет больнее, – призналась Кэйтрин, перебирая седые волоски на моей груди. Поморщилась. – И что, так всегда теперь?
– Это поначалу, – попытался я успокоить фрейлейн. Ну, теперь уже не совсем фрейлейн и вовсе даже не фрейлейн, но кому какое до этого дело?
– Юджин, ты не передумал на мне жениться? – спросила вдруг фрейлейн.
– А ты – выходить за меня замуж?
– Благородная девица не должна уступать домогательствам жениха до брака! – прыснула Кэйт, а потом вдруг резко стала серьезной. – Юджин, что же мы с тобой натворили?
– А что натворили? – сделал я вид, что не понял. – Курдула теперь будет довольна.
– Это же грех… до свадьбы…
– Грех, – согласился я. Уточнил: – Но мы же с тобой не смертный грех совершили, правильно?
– Нужно идти к патеру.
– Сходим, – пообещал я. – К патеру сходим, отмолим, на храм пожертвуем. Что еще? В паломничество пойдем? Только давай потом, после свадьбы.
– Когда назначим венчание? – деловито поинтересовалась Кэйтрин.
– Ну, как мы с Томасом вернемся, так сразу и обвенчаемся.
– Откуда вернетесь? – не поняла Кэйтрин.
– А тебе Томас не говорил? – удивился я. – Мы с ним решили завтра ехать в Шварцвальд.
– Как это – вы решили? – приподнялась Кэйтрин. – А почему я об этом не знаю?
Дня три назад я бы ответил что-то такое, уязвлявшее самолюбие девушки. Сейчас же… Может, свалить всю вину на старика, пусть выпутывается? Не стоит.
– Да как-то все случайно получилось, – принялся я оправдываться. – Подумал – чего откладывать?
– Понимаю, – сдержанно сказала Кэйтрин. – Но мне-то ты мог сказать? Все-таки это мой брат!
– Точно так, госпожа баронесса!
– Опять издеваешься? – зашипела Кэйтрин. Пихнув меня локтем, сообщила: – Я уже смирилась не только с потерей девственности, но и с потерей дворянства.
– Никак нет, госпожа баронесса, – взял я игривый тон. – Дворянство останется при тебе. Хочешь быть баронессой?
– Нет, – с досадой отозвалась девушка.
– Теперь придется. Купчая на твое имя оформлена. Я сегодня тебе баронство купил!
Кэйтрин откинулась на постель, осмысливая услышанное. Я помалкивал, чувствуя себя слегка виноватым. Молчали. Первой не выдержала девушка:
– Мой учитель, который алхимик, говорил, что природа не терпит пустоты. Если у тебя чего-то где-то убыло, значит, чего-то где-то прибыло. Девственность убыла, зато прибыл титул.
Посмотрев друг на друга, мы прыснули.
– Как я понимаю, ты приобрел баронство Выксберг? Только оно может дать хозяину титул. Я и не знала, что этот болван заложил поместье.
– А недавно ты говорила – мол, представитель древнего рода и все прочее, – не удержался я от шпильки.
– Сам виноват, – без малейшего смущения ответила Кэйт. – Надо было выкинуть его из окна в другом месте, а не в борделе.
– Почему в борделе? – возмутился я. – Это лучшая гостиница города.
– А, так, значит, ты его все-таки выкинул из окна?
Вот ведь чертовка! Поймала меня на тот же крючок, на который я сам люблю ловить других.
– Кстати, а что теперь будет с бароном?
– Мы с братом изучали ленное право, – призадумалась Кэйтрин. – При нем остается дворянство, но без титула. Да, а я буду иметь право бесплатно жить одни сутки в гостинице?
– Мантиз сказал, что нет, – с нарочитым вздохом ответил я. – Но это хорошо. Как представлю, что ты сможешь натворить…
– А ведь я мечтала стать баронессой, – призналась вдруг Кэйтрин. – Думала, а вдруг отец выдаст меня замуж за сына барона Тальберта? У Тальберта семеро сыновей, очень трудно найти невесту. Но Тальберт женил сына на дочери мясника. Теперь мясник хвастается, что его дочка замужем за бароном.
– А бароны каждый день едят свежее мясо…
Мы еще немного посмеялись. Странное дело, я давно не чувствовал такой легкости, будто сбросил со своих плеч лет тридцать. Ну, или хотя бы двадцать.
– Юджин, а ты действительно купил мне титул?