Полный НяпиZдинг - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 31

Ум постоянно интерпретирует сигналы, поступающие от органов чувств. Строго говоря, источники сигналов – и есть реальность. Но мы имеем дело не столько с самими сигналами (об источниках и не говорю уже), сколько с результатами собственной обработки их.

Реальность (то, что мы называем реальностью) – это осознанная часть воспринятой нами информации. Именно поэтому она у каждого своя. Но поскольку общий контекст сформировал у нас примерно одни и те же методы обработки, индивидуальные реальности похожи настолько, что нам кажется, будто она одна на всех.

Но мало ли, что кажется.

Хотя бы поэтому не стоит принимать на веру готовые чужие версии того, как здесь все устроено.

И поэтому же в процессе обработки поступающей информации следует опираться не на фантазию (умение свободно оперировать ранее усвоенными знаниями), а на воображение (способность сознания принимать и вмещать в себя еще непознанное и даже в принципе непознаваемое).

Требуя реализма в искусстве (в первую очередь, изобразительном, но не только), человек изо всех сил отстаивает собственное право на антропоморфность (на первый взгляд, это вообще не право, а обязанность, точнее, данность, часть условий задачи, но не станем забывать о недолговечности этой формы).

Или еще точнее. Отстаивает свою антропоморфность как отстаивают правоту. Ну скажите, ну подтвердите же, что быть человеком (с более чем ограниченным человеческим аппаратом восприятия) – это единственно правильное! это самое лучшее! самое-пресамое разумное решение! Ну скажите же мне «да»!

Трагикомизм ситуации в том, что это не просто не так, а ровно наоборот. И все мы это знаем, но подавляющее большинство вполне успешно делает вид, что не. Тяжелый, неблагодарный и бессмысленный, в сущности, (хоть и полезный для биологического существования) труд.

Туман в нашем городе бывает подземный и небесный.

С первым все ясно, он поднимается снизу, окутывает землю, траву, потом древесные стволы, но не всегда достигает верхних ветвей и последних этажей даже совсем невысоких домов. Подземный туман красив, но нрав у него тяжелый, поладить с ним не всегда бывает просто. Однажды он гнался за мной по трассе, выползая из канав по обеим сторонам дороги, почти догнал на пороге дома, но как заблудшая в Бардо душа, испугался яркого белого света садовых фонарей и сбежал. Не знаю, куда.

Со вторым тоже все ясно, он всегда приходит сверху, сползает вниз с дальних холмов или просто проливается с неба, как манна, разбавленная водой до состояния сияющего киселя. Первыми исчезают последние этажи небоскребов и храмовые купола, потом все остальное, но примерно в паре метров над самой землей воздух остается прозрачным, и можно спокойно ехать ночью в автомобиле, не включая противотуманные фары, тем более, что от небесного тумана всегда делается светло, даже на улице Тауро, где дорога огибает высокий холм, а фонари почему-то никогда не горят.

А иногда бывает такой туман, о котором никак не можешь понять, откуда он пришел – сверху или снизу, потому что он пришел отовсюду сразу. Он окутывает избранные фрагменты реальности, клочьями лежит на дороге, проносится над самой головой как облака в горах. А потом приходишь домой, садишься в кресло, опускаешь глаза и видишь, как туман стелется по полу, ползет по ветхому хозяйскому ковру, стекает по стенам прямо тебе за шиворот, клубится вокруг головы, и уже не разобрать, где заканчивается туман и начинаюсь я; впрочем, это не к спеху. Завтра проснусь и пойму.

У

У меня совершенно точно нет имени, а есть только несколько наборов звуков, на которые я контекстуально откликаюсь, проанализировав ситуацию и сообразив, что это обращаются ко мне. Когда-то тот набор, который записан в паспорте, меня раздражал, а прочие казались годной альтернативой, теперь же все они абсолютно равноценны в своей бессмысленности и практической полезности.

Ужасно интересно было бы узнать свое настоящее имя, если оно у меня каким-то образом есть. Что вообще-то не факт.

Утро вчерашнего вечера

Минувшей ночью был такой густой туман, что казалось – ничего не осталось на свете, кроме дома, в котором я нахожусь, и еще одного соседнего. Часам к двум он, впрочем, тоже понемногу исчез, и тогда во всем мире не осталось ничего, кроме меня. В качестве подтверждения исчезла телефонная связь. Интернет, впрочем, остался. Но кто же нынче всерьез верит в интернет.

И как же сладко и спокойно спалось мне при таком раскладе, знали бы вы.

Обнаружить все на месте, проснувшись, было не то чтобы удивительно. Напротив, ожидаемо и закономерно. Оно всегда оказывается на месте. Еще ни разу так не было, чтобы проснуться, а вокруг – вообще ничего.

Только у меня нет уверенности, что вчера реальность выглядела именно так. Впрочем, такой уверенности у меня нет вообще никогда. Без всякого тумана. Час – два после пробуждения – странное время, когда реальность как бы формируется заново, и знание об этом – опыт, который невозможно разделить ни с кем. Туман, вроде вчерашнего – это просто дополнительная надежда, что не померещилось. Впрочем, микроскопическая. Все это мы проходили уже не раз, сколько было таких густых ночных и предрассветных туманов, а наутро мир возвращался на место, как миленький.

Как дурак.

С другой (третьей, восемнадцатой, еще какой-нибудь) стороны, какая разница.

Х

Хоттабыч

Худощавый старичок шел по проспекту Гедиминаса и вдруг кааааак подпрыгнул. На метр, не меньше. А потом продолжал идти дальше, как ни в чем не бывало.

Длинная ухоженная борода прыгуна позволяет предположить, что старик Хоттабыч:

– жив и здравствует

– не утратил вкус к путешествиям и приключениям.

Это, по-моему, прекрасная новость. Очень его люблю с тех пор, как чтением сказки про старика Хоттабыча папа отвлек меня от занимательного температурного бреда и не дал стать жертвой Одесской холеры семидесятого года. Ну потому что какой идиот станет помирать, не дослушав сказку. Которая, прорвавшись сквозь жар и бред, стала, разумеется, частью собственной жизни; мне, честно говоря, до сих пор кажется, что впервые попасть в Италию мне удалось именно тогда, с Хоттабычем и мальчиками. О чем все время хотелось честно написать во всех соответствующих анкетах. Но я умею держать себя в руках.

С тех пор я очень хорошо знаю, зачем нужна литература. И как она должна происходить с читателем.

Ч

Человек состоит из двух частей, бессмертной и смертной. Первую очень условно назовем «осознанием», вторую столь же условно «умом».

(«Условно» – потому, что тут надо сводить словари; не сомневаюсь, что каждый называет этими словами что-то свое.)

И бессмертная часть человека всегда знает о своем бессмертии и смысле. А смертная точно так же всегда знает о своей смертности (и уже поверх этого знания громоздит всякие теории, кто во что горазд).