Джинни обернулась к Деннису. К ее удивлению, он вновь сидел за столом, как ни в чем не бывало, точно и с места не вставал. Вид у него был самый невинный. Нож и трусики куда-то исчезли.
Неужели она вне опасности? Неужели все кончено?…
Запыхавшийся Робинсон покосился на Денниса и спросил:
– Ведь не ты принес сюда этого мерзкого грызуна, а, Пинкер?
– Нет, сэр, не я, – не моргнув глазом солгал Деннис.
Джинни хотелось крикнуть: «Это он, он!» Но она не смогла.
Робинсон между тем продолжал:
– Потому как если я узнаю, что это ты, я тебя… – Тут он спохватился, покосился на Джинни и решил, что этих слов в ее присутствии произносить не стоит. – Короче, сам знаешь, я сделаю все, чтобы ты об этом пожалел.
– Да, сэр.
И только теперь Джинни поняла, что опасность миновала. Но чувство облегчения тут же сменилось гневом. Она не сводила с Денниса сверкающих яростью глаз. Неужели этот стервец и дальше будет притворяться, что ничего не произошло? Робинсон сказал:
– Ладно. Сходи принеси ведро воды и все тут убери, понял?
– Слушаюсь, сэр. Сию минуту.
– Вот так-то. Если, конечно, ты больше не нужен доктору Феррами.
Джинни хотела сказать: «Пока вы убивали крысу, Деннис умудрился стащить с меня трусики». Но слова точно застряли в горле. Они казались такими глупыми. И могли повлечь за собой вполне предсказуемые последствия. Ей пришлось бы просидеть здесь еще час, если не больше, пока с нее снимут показания. Денниса обыщут, трусики найдут. И понесут показывать это вещественное доказательство начальнику тюрьмы. Она представила, как Темойн будет разглядывать улику, вертеть ее в руках так и эдак, и на лице его при этом будет странное выражение…
Нет. Уж лучше промолчать.
И тут ей стало стыдно. Ведь она никогда не одобряла, даже презирала тех женщин, которые, подвергшись насилию, умалчивали об этом. И окончательно развязывали тем самым руки обидчику. А вот теперь и она поступает точно так же.
Джинни вдруг поняла: Деннис именно на это и рассчитывал. Он предвидел, как она себя поведет, что будет чувствовать, он все рассчитал, мерзавец. Она так и вскипела при этой мысли, появилось сильнейшее желание вывести подонка на чистую воду. Но тут же представила себе, как Темойн, Робинсон и все остальные охранники и должностные лица тюрьмы будут разглядывать трусики и думать: «А ведь она все же пошла на это». Представила и устыдилась.
Как, однако, умен этот Деннис! В точности как тот парень, что поджег спортивный зал, а потом изнасиловал Лизу. Умен, как Стивен…
– А вы, похоже, расстроились, – заметил Робинсон. – Наверное, тоже терпеть не можете крыс.
Она попыталась успокоиться. Все позади. Ее жизнь спасена, глаза – тоже. Ну что такого страшного? Подумаешь, трусики, ее не изуродовали, не изнасиловали. Просто лишилась трусиков, вот и все. Будь благодарна судьбе.
– Нет, благодарю, я в полном порядке, – ответила она.
– Ну, в таком случае я вас провожу.
И они втроем вышли из комнаты. За дверью Робинсон сказал:
– Ступай за шваброй, Пинкер.
Деннис улыбнулся Джинни томной заговорщицкой улыбкой, точно они были любовниками и провели весь этот день в постели. А потом удалился. Он шел по коридору, а Джинни смотрела ему вслед, испытывая невероятное облегчение и одновременно отвращение. Он уносил в кармане ее нижнее белье. Неужели будет спать, прижав эти трусики к щеке, как ребенок – плюшевого мишку? Или тереться о них пенисом во время мастурбации и воображать, что трахает ее?… Что бы он там ни вытворял, она станет его невольной соучастницей.
Робинсон проводил ее до главных ворот и пожал на прощание руку. Она шла к «форду» под палящими лучами солнца, и единственной ее мыслью было: «Я счастлива, что уезжаю из этого проклятого места». Кровь Денниса для анализа ДНК у них есть, и это самое главное.
Лиза сидела за рулем, кондиционер работал на полную мощность. Джинни скользнула на сиденье рядом.
– Что-то ты неважно выглядишь, – заметила Лиза.
– Остановишься у первого магазина, где продают белье?
– Конечно. А что тебе там понадобилось?
– Потом расскажу, – ответила Джинни. – Но боюсь, ты не поверишь.
19
После ленча Беррингтон зашел в тихий бар по соседству и заказал мартини.
Слова Джима Пруста об убийстве возмутили его до глубины души. Беррингтон понимал, что свалял дурака, не стоило на людях хватать Пруста за грудки и орать на него. Но он не сожалел об этом взрыве эмоций. Теперь, по крайней мере, Джим будет знать, как он к этому относится.
К борьбе ему было не привыкать. Он вспомнил первый большой кризис в начале 70-х, когда разразился Уотергейтский скандал. Время тогда было кошмарное: консерваторы и их идеи дискредитированы, многие политики и законодатели оказались подкупленными, любая тайная деятельность вдруг стала расцениваться, как антиконституционный заговор. Престон Барк был перепуган не на шутку и уговаривал остальных свернуть исследования. Джим Пруст обзывал его трусом, с пеной у рта доказывая, что никакой опасности нет, и предлагал продолжить работу над проектом под прикрытием армии и ЦРУ одновременно, соблюдая более строгие меры безопасности. И, вне всяких сомнений, он был готов уничтожить любого журналиста, который бы стал соваться в их дела. Но именно он, Беррингтон, предложил тогда создать частную компанию и дистанцироваться тем самым от правительства. И вот теперь он вновь должен найти выход из трудной ситуации.
В помещении было темно и прохладно. По телевизору над барной стойкой шла какая-то «мыльная опера», звук был отключен. Холодный мартини немного успокоил Беррингтона. Он перестал злиться на Джима Пруста, и все его мысли сосредоточились на Джинни Феррами.
Страх заставил его дать необдуманное обещание. Он сказал Престону и Джиму, что сам разберется с Джинни. И вот теперь ему предстоит выполнить это. Он должен сделать так, чтобы она перестала задавать вопросы о Стивене Логане и Деннисе Пинкере.
А это было чертовски трудно. Несмотря на то, что именно он взял ее на работу, устроил ей грант, он не мог отдавать ей приказания. Ведь как он и говорил Джиму, университет – это не армия. Нанял ее университет Джонс-Фоллз, а компания «Дженетико» лишь оплатила годовые расходы на исследования. Нет, со временем, конечно, он сможет перекрыть ей кислород, но только не сейчас. А остановить ее надо было немедленно, сегодня или завтра, до того, как она узнает то, что может погубить их всех.
«Успокойся, – твердил он себе, – прежде всего необходимо успокоиться».
Самым уязвимым местом в ее исследованиях являлось использование медицинской базы данных без согласия пациентов. Из этого газеты могут раздуть нешуточный скандал, нисколько не заботясь о том, что вторгаются в частные жизни других людей. А университеты, как правило, страшно боятся подобных скандалов, потому что это отражается на финансировании фондов.