Банановое убийство - читать онлайн книгу. Автор: Галина Куликова cтр.№ 39

— А те тарелки, которые сейчас рассматривает господин Потапов, имеют какую‑нибудь ценность? — поинтересовался Сильвестр.

Роман действительно сидел вполоборота к серванту и постоянно косил на него глазом. Как только на это обратили внимание, он непроизвольно втянул голову в плечи и переспросил:

— Какие тарелки?

— А что тут такого? — мгновенно вспылила Изольда. — Тарелки красивые, с птицами. Практически произведения искусства. Никто не может запретить любоваться.

— Это так, всякая ерунда, — махнул рукой Леонид Николаевич. — Друзья надарили. Решили, что если я коллекционирую посуду, меня обрадует любая хрупкая финтифлюшка. В квартире есть только одна авторская вещь, на которую можно обратить внимание. Статуэтка. Она стоит у Антонины в спальне, на комоде.

— Что за статуэтка?

Сильвестр сидел в свободной позе и даже время от времени закидывал ногу на ногу, как будто вел светскую беседу, а не допрос.

— Это ангел, — ответила Тоня. — Такая изящная вещь…

— Фарфор, лепка, подглазурная роспись, незначительные сколы по основанию, — вмешался Костя Чихачев, тихонько постукивая ногой по полу. — Без клейма, но с подписью автора. Подпись заканчивается сердечком.

— Автор — Михаил Иванович Зарудный. Работал в основном в пластике малых форм, — будто читая лекцию, продолжил Леонид Николаевич. — Делал жанровые статуэтки, любил сюжеты из жизни детей. Ангел относится к середине двадцатого века. Ничего особенного, смею вас заверить. Дорого, красиво, не спорю. Однако в любом антикварном магазине вам предложат десятки сопоставимых вещей. Это не только мое мнение. — Изотов посмотрел на Чихачева и, пожевав губами, заявил: — После того как Костик сплясал вокруг меня папуасский танец, умоляя продать ему ангела, я подумал — чем черт не шутит? Вдруг я что‑то проглядел? И отнес штуковину на экспертизу серьезным людям. Они пожали плечами, и все.

— А Костик с самого начала знал, что это произведение искусства хранится в спальне Антонины? — спросила Изольда, буравя взглядом молодого человека.

Чихачев кинул в ее сторону хмурый взгляд и ответил:

— Мне понравилась статуэтка. Но когда я узнал, что Леонид Николаевич решил отдать ее Тоне…

Что значит — отдать? — ворчливо прервал его Изотов. — Статуэтка принадлежала ее матери. Потом, правда, перешла ко мне. И я хотел подарить ее племяннице на свадьбу.

— Когда я все это узнал, то перестал и спрашивать, — подвел черту Костя.

Майе стало немного неловко. Этот парень выглядел ужасно уязвимым после того, как Леонид Николаевич разоблачил его интерес к фарфоровому ангелу. Как будто родители в присутствии чужих людей высмеяли собственного ребенка за то, что он до сих пор спит с плюшевым мишкой.

— Статуэтка на месте? — поинтересовался Сильвестр. — Вы проверяли?

Леонид Николаевич пригладил свои седые космы двумя руками, потом в очередной раз потрогал шишку на голове.

— Дело в том, что когда пришла брюнетка, ангела в квартире не было.

— Вот как?

— Сегодня я брала его с собой, — призналась Тоня. — Он у меня в сумке. Сейчас я вам его покажу.

Она достала пакет, из него — мягкую тряпицу, в которую оказалась завернута небольшая фигурка ангела стойкими, почти прозрачными крыльями.

— Милая безделица, — одобрил Герман, взвесив ее в руке после того, как Сильвестр со всех сторон эту безделицу осмотрел. — Я на нее раньше внимания не обращал, если и видел. Ты носила в сумке такую хрупкую штуку? — обернулся он к Тоне.

— На счастье, — застеснявшись, призналась та. — Она всегда мне помогала. А сейчас, когда за мной начали бегать по пятам какие‑то ужасные личности…

Так уж и ужасные, — буркнул Леонид Николаевич. Он отнял ангела у шурина, выбрался из кресла и, подойдя к серванту, поставил за стекло. — Кто такой ужасный за тобой бегал?

— Человек с родимым пятном на лице! — торжественно объявила Шура. Поскольку она одна видела преследователя вблизи, ей захотелось похвастаться. Получилось очень торжественно.

— Что‑что? — переспросил Леонид Николаевич. — Человек с родимым пятном?

Майя могла бы поклясться, что он переменился в лице. Даже его лысина потеряла яркость, побледнев, как предрассветный месяц. Бросив затравленный взгляд в сторону шурина, он буквально пал в свое кресло, тяжело дыша открытым ртом.

— Какие драматические эффекты, — повел бровями Герман и процитировал: — Человек с родимым пятном на лице! Похоже на историю о пиратах. Помните, мы в детстве такие читали: «За ним следовал одноглазый шкипер на деревянной ноге! Ио‑хо‑хо, и бутылка рома».

— Раз так, перейдем к вашему приключению, — не обращая внимания на это «йо‑хо‑хо», сказал Сильвестр, переведя взгляд с Шуры на Костю, а с него на Тоню. — По телефону вы мне рассказали про фотографию.

Тоня достала из сумочки распечатку и подала ему, торопливо объяснив для всех остальных:

— За нами следил мужчина, вернее, двое мужчин. Один шел пешком, а второй страховал его на мотоцикле. Шура вступила с ними в схватку и отняла у одного рубашку. В кармашке оказался фрагмент фотографии женщины, на ней — сережки. Такие же, как у меня, они достались мне от мамы. Верно, дядя Леня? Это мамины сережки? — тревожно спросила она, не спуская глаз с Леонида Николаевича. — Тетя Лида всегда говорила, что мама постоянно их носила. Ты всегда расстраивался, когда видел их на мне, потому что они напоминали тебе о ней.

— Ну да, кажется, — тусклым голосом ответил Изотов, взглянув на фото. — Впрочем, не могу поклясться, что это именно те самые сережки…

Он явно был в замешательстве и снова потрогал шишку на голове.

— Да нет, конечно, те самые, — не согласился Герман, заглянув в распечатку. — Моя сестра Лида говорила, что, когда случилась авария и ребенок попал к нам, она хотела сразу их снять. Моя сестра считала, что негоже маленькой девочке носить золото. Но уши только что прокололи, и серьги некоторое время нельзя было вытаскивать. А потом, когда все зажило, Тоня ни за что не хотела с ними расставаться. И спала в них, и купалась. Я отлично это помню. Лида постоянно жаловалась на это дикое детское упрямство. Она говорила, — он нервно хихикнул, — что серьги можно оторвать только с ушами.

— Я должен знать, как произошла авария, — заявил Сильвестр тоном, не терпящим возражений.

Это был правильный тон, «хирургический». Таким тоном разговаривают, когда в интересах человека собираются вмешаться во что‑то очень личное, болезненное.

Леонид Николаевич понял, что ему никуда не деться, и тяжело вздохнул, прежде чем начать.

— Моя сестра Лариса и ее муж Игорь жили в ближнем Подмосковье, в Ильменском. Антонине тогда было чуть больше трех. Лариса была известной балериной, ее знали на Западе… Игорь из семьи дипломатов, отец устроил ему карьеру, а когда умер, оставил большую квартиру в Москве. Но ребята туда редко наезжали, им нравилось в Ильменском — ценили зелень и воздух, говорили, что ребенку это необходимо. У них, конечно, была машина, они ведь постоянно были в разъездах.