Живая душа - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Максимов cтр.№ 67

А может быть, я просто разучился это делать, ведь последний раз я плакал так давно, наверное, лет двадцать назад.

Находясь в подобном состоянии какого-то легкого оцепенения, не совсем понимая смысл сказанных фраз, звонивших иногда в мой кабинет, по причине его запертости, коллег я отвечал им тем не менее весьма спокойно, но как-то механически. Более того, я все-таки умудрился написать добротный материал. В котором последняя, 151-я, строка звучала так: «Вся эта жизнь мне до смерти осточертела! Я устал…»

Впрочем, эта последняя строка, во-первых, никак не была связана с общим тоном статьи, а, во-вторых она была лишняя для требуемого объема, и я ее безболезненно вычеркнул. Да и в противном случае она бы испортила весь оптимистический тон интервью.

Эта невидимая грань перехода из Нечто в Ничто с детских лет, когда я стал задумываться над этим, сначала пугала, а потом поражала меня своей необъяснимою тайной и простотой. Что-то было, и вдруг этого чего-то нет и никогда больше не будет. Осмыслить это до конца невероятно трудно. Да и невозможно, пожалуй. Вот и Кристину представить мертвой, неподвижной было почти нереально. Это казалось такой же нелепостью, как, например, беременная смерть – этот жутковатый персонаж иных венецианских карнавалов…

Кристина всегда и во всем любила первенствовать. Даже в мелочах. И вот теперь первая из нас – ее друзей, «упорхнула» в неведомое запределье, в которое никто никогда не торопился, но в котором каждый, тем не менее, рано или поздно непременно окажется. И тут уже возникает чисто философский вопрос: когда лучше – раньше или позже…

Наверное, самое идеальное – уйти вовремя. Но ведь для каждого это время ухода свое. И порою мне даже кажется, что время и смерть – это всего лишь синонимы одного и того же процесса. Только проистекающего, правда, с разной скоростью.

И никому еще, увы, не удавалось победить ни время, ни смерть.

В эти первые дни без Кристины я словно вдруг мгновенно отупел, не понимая порою простых вещей, предназначения иных предметов. Отчетливо сохранилось в памяти лишь то, что мне все время хотелось спать и я с трудом заставлял себя заниматься обыденными делами, с трудом пересиливая это сонливое состояние, когда никого и ничего не хочется ни видеть, ни слышать. А желается только неподвижно лежать с пустой головой, в одиночестве, не думая ни о чем.

Такое случалось у меня порой и прежде (правда, не в таком безнадежном виде), когда весь мой жизненный процесс со временем стал как бы делиться на два абсолютно противоположных состояния: «Пишется» – «Не пишется». Состояние «пишется» было прекрасным, и я в такие дни был подвижен, весел, остроумен… Состояние «не пишется» было отвратительным. В такие периоды, а это иногда бывали дни и даже месяцы, я был вял, сомнамбуличен и отвратителен сам себе. Хотя с окружающими был ровен и вроде бы обычен. Ибо весь процесс происходил не снаружи, а внутри меня, с постоянной точущей мыслью о том, что я не делаю чего-то главного в жизни, бездарно теряя время.

Сейчас же у меня было такое ощущение, что я это что-то главное просто потерял.

Я даже, честно говоря, и не предполагал, что Кристина могла занимать такое огромное место в моей жизни, и понял это, лишь когда ее не стало, обнаружив вдруг в своей душе огромную, словно выжженную изнутри пустоту, подобную Аравийской пустыне. Однако не обладающую ее горячим дыханием, а напротив, холодную, как тысячелетний горный ледник. Будто эдакий вселенский сквознячок прошелестел внезапно со своей убийственной силой в душе моей. И самое главное, что этот зияющий провал внутри меня уже никогда и ничем не удастся заделать. Слишком уж большой отрезок жизни связывал нас. А жить сначала, еще раз, ведь не случится. Это так же нереально, как вылечиться от смерти…

Именно в этот момент я и понял, что у меня есть, пожалуй, единственный способ удержать от полного разрушения это распадающееся бытие – нужно как можно скорее сесть за стол, оставшись один на один с белым листом бумаги, то есть фактически с вечностью, и неспешно и честно начать писать. О Кристине, о том, что связывало нас, о нашей молодости и нашем поколении. Писать, может быть, даже без малой надежды на то, что это когда-нибудь, где-нибудь будет опубликовано и хоть кем-то прочитано. В противном случае этот всепоглощающий вакуум внутри действительно ничем не удастся заделать, и он может просто разнести меня вдребезги.

Умерла Кристина в пятницу. В день страданий Христовых. В чем я усмотрел даже некую символичность.

Похороны же должны были состояться в воскресенье. И в этом, как и почти во всем, касающемся ее, была уже некая несуразица.

Похороны – в воскресение!..

Воскресение из мертвых, и вдруг похороны…

Я даже называл Кристину частенько «Несуразка», из-за ее порою, казалось бы, абсолютно нелогичных действий.

Помню, как она влюбила в себя очень красивого, но абсолютно не самостоятельного молодого человека, который был младше ее аж на двенадцать лет и который вскорости стал ее мужем. Что для нас, ее друзей, было полной неожиданностью. Как еще большей неожиданностью стал потом и их внезапный развод, вскоре после того, как у Кристины родилась дочь, такая же красивая, как ее юный супруг.

Этот самый муж, который перед разводом чуть не плача просил меня уговорить Кристину не делать этого, теперь, уже плача (хотя у него была другая жена – его ровесница и маленький сын от нее), как раз и сообщил мне по телефону, что «похороны будут в воскресенье».

«Воскресные похороны… Смертью смерть не поправ». Какие-то разлохмаченные мысли вызвало у меня это сообщение.

– Вы придете?

Он опять перешел со мной на «вы», как это было вначале их совместной с Кристиной жизни. Когда мы все полагали, что она просто слегка флиртует – отдавая дань своему любимому занятию – с этим юношей из очень престижной семьи, залечивая свои душевные раны от не очень своей удачной любви с так и оставшимся почти для всех для нас, что называется «за кадром» то ли физиком, то ли астрофизиком.

Может быть, ее в их союзе и раздражало больше всего именно то, что ее юный супруг так и не сумел вписаться в наш круг – ее сверстников. Ведь он был для всех нас все же человеком уже другого поколения. А поколения редко смешиваются. И когда я, выполняя его просьбу и действительно веря в то, что брак еще можно сохранить, уговаривал Кристину не делать глупостей, она, не очень, впрочем, весело улыбнувшись, ответила мне, что: «Все это уже б/у, порожняк». То есть – бывшее в употреблении. Хотя я так и не понял, к чему или к кому она это б/у, собственно говоря, относила.

– Конечно, приду, Боря, – ответил я бывшему мужу. Наверняка, впрочем, зная, что не сделаю этого, потому что не хочу видеть мертвой Кристину. Более того, я знаю, что она не осудила бы меня за это. Да, пожалуй, и сама в аналогичной ситуации поступила бы точно так же.

Не мог я и не хотел запомнить Кристину изуродованной, калечной… Ведь в памяти моей она по-прежнему осталась со своим всегдашним искренним, искристым, веселым смехом, который до сих пор отголоском далекого эха звучит во мне.