Живая душа - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Максимов cтр.№ 145

После лекций Ваня зашёл в читальный зал библиотеки и пробыл там часа два, после чего отправился в институтскую столовую. Делал он это, надо сказать, крайне редко, поскольку считал, что есть на три блюда, истратив на это почти рубль, а иногда и больше, непозволительная роскошь и никому – во всяком случае ему – ненужный шик…

Подойдя с подносом к «раздаче», он взял салат из морковки с майонезом, борщ, бифштекс с яйцом и два стакана чая с лимоном, истратив на всё чуть больше рубля.

При стипендии 35 рублей в месяц, это – немалая сумма, если учесть, что есть желательно три раза в день. Правда, как шутили студенты, – если есть три раза: понедельник, среда, пятница, то стипендии вполне может хватить на месяц.

С аппетитом и грустью от неоправданного расточительства, посмотрев на переставленные с подноса на стол «деликатесы», Ваня подумал, что неплохо бы подарить Асе ещё и цветы. «В книгах галантные кавалеры всегда дарят дамам цветы… Или хотя бы один цветок. Розу, например. Купить на рынке у “азеров”, тем более что рынок совсем рядом с больницей, и – вручить вместе с соболями! Хотя роза сейчас, в декабре, не меньше трёшки потянет… Ладно уж, без цветов как-нибудь обойдусь», – мысленно махнул Ваня рукой и принялся за еду…

Неспеша пообедав, он ещё какое-то время посидел в полупустом зале столовой, сыто и лениво соображая, не раскупечиться ли ему окончательно – взяв ещё стакан чая и эклер! Сладкое Ваня любил. Наверное, оттого, что в детстве испытывал в нем постоянную недостачу. Однако истратить ещё почти тридцать копеек он не решился. «Да и натрескался уже. Куда ещё-то. Неча барствовать», – урезонил он себя.

Отнеся грязную посуду к моечному окну с широким подоконником, на котором уже стояли использованные тарелки и стаканы, он неспеша надел у раздевалки свою, серого шинельного сукна, куртку; далеко не новую уже, ондатровую шапку и вышел на крыльцо в густившиеся до фиолетового цвета ранние декабрьские сумерки. Круглые, с подсветкой, часы на здании недалёкого отсюда автовокзала показывали половину шестого. До ночного Асиного дежурства в отделении «экстренной хирургии» оставалось ещё почти два часа.

«Пойду в общагу, отнесу книжки. Переоденусь, побреюсь, – Иван рукой проверил колючую щетину. – И неспеша отправлюсь к ней…»

Даже при мысленном произнесении слов «к ней» у Ивана сладко щемило сердце, и он, неизвестного отчего, вдруг улыбнулся застенчивой тихой улыбкой, очень украшающей его добродушное лицо.

Перейдя улицу, он прошёл мимо заброшенного полуразрушенного – тёмной громадой выделяющегося на фоне ещё не чёрного неба – храма, бывшей Преображенской церкви. Потом – мимо, чувствовалось, что некогда очень красивого, аккуратненького, двухэтажного дома князей Волконских, в котором он одно время с приятелем, заработав денег на лососёвой путине в Совгавани, снимал комнату под лестницей у какой-то ветхой «столетней» старухи, ворующей дрова у соседки, из-за чего у них частенько случались скандалы. Соседка была раза в два моложе и раз в пять крикливей старухи. В комнате же квартирантов печь отсутствовала вовсе (видимо, раньше здесь был чулан), и было потому невероятно холодно. А маленькое, квадратное, на уровне головы, оконце глядело на пустынный, скучный, заброшенный двор с остатками забора и какими-то полуразобранными постройками, значение которых теперь было трудно угадать. То ли это бывшие амбары, то ли конюшни, то ли жильё для прислуги… Одним словом, через месяц они с этой квартиры съехали, хотя она и была в двух шагах от института.

Обогнув «дом княгини Волконской», по короткому Милицейскому переулку Ваня вышел на Подаптечную, в начале которой, с левой стороны, находилась одноэтажная кирпичная баня, в которую он с однокурсниками раз в неделю ходил париться… А сразу же за этим строением, и с той и с другой стороны улицы начиналось царство хибарок: покосившихся, преимущественно одноэтажных деревянных домов и вросших в землю, с брёвнами, поросшими мхом, лачуг со слепыми окнами, среди которых едва ли не рыцарскими замками казались двухэтажные, добротные ещё, здания их общежития, обнесённые забором.

Согрев немного воды, Ваня с удовольствием побрился возле умывальника, в углу комнаты у двери, с небольшим круглым зеркальцем на стене, висевшем чуть выше рукомойника, который сегодня как-то особенно весело позвякивал. Пену для бритья Ваня взбивал кисточкой в половинке красной мыльницы с остатками в ней хозяйственного мыла, которое он использовал и для умывания, и для стирки…

Вспрыснув чистую порозовевшую кожу немудрящим одеколоном соседа по кровати, – на чьей тумбочке и стоял «Шипр» – «для общего пользования», – Ваня улыбнулся части своего отражения и мысленно произнёс: «Ну, паря, теперь хоть под венец!» И снова тихо, застенчиво улыбнулся, представив себя и Асю в свадебном наряде.

Достав из общего шкафа отутюженные чёрные брюки и белую рубашку, серое демисезонное пальто (которое было ему теперь маловато) – всё это он получил «в личное пользование» по окончании школы, в интернате, разложив вещи на своей кровати, Иван немного подумал и убрал рубаху обратно в шкаф. «На вечер с пиджаком, чтоб чистая была, одену, – решил он, – а сегодня и в свитере сойдёт. Зима ведь – не месяц май, – успокоил он себя. – Да и морозы какие загибают!»

Заправляя брюки в камусные унты, он пожалел, что стрелки на них, так старательно им отутюженные, помнутся. Однако выбора не было, а ещё точнее – у Вани не было зимних ботинок, а идти в туфлях, когда мороз под сорок, было бы просто глупо.

«Ладно, потом ещё раз отглажу», – решил он.

Завернув шкурки соболей в несколько газет, он положил их в небольшую холщёвую сумку, с которой обычно ходил за продуктами, в основном – за хлебом, чаем и сахаром…

Немного постояв в раздумье, он наклонился и почесал за ухом Асю, всё это время преданно и молча глядящую на него и «растаявшую» от его ласки.

Подойдя к столу, на клочке бумаги написал записку: «Мужики, кто придёт первым, дайте Асе кусок ливерной колбасы – висит в сетке, за форточкой. И налейте в её чашку воды, если она будет пустая. Иван К.».

Положив записку на стол, он подумал, что ему тоже, как и его однокурсникам, надо было бы сейчас ещё сидеть в библиотеке, готовясь к очередному экзамену… Недодумав эту мысль до конца, он снова взглянул на себя в зеркало шкафа, где можно было увидеть лицо уже целиком. Грустно кивнув своему отражению, он вдруг неожиданно, как незнакомому человеку, подмигнул себе и, улыбнувшись во весь рот, отчего веснушки на его лице «вспыхнули маленькими солнечными зайчиками», – вслух произнёс: «Ничего, паря, прорвёмся! Всё будет хорошо».

Взяв со стола записку, он скомкал её и выбросил в мусорное ведро, стоящее у рукомойника. Отворив форточку, достал из сетки круг ливерной колбасы и, отломив от него изрядный кусок, положил на газету перед Асей.

– Ешь, скотинка, – убирая остатки колбасы обратно, ласково проговорил он. – А то ещё неизвестно когда эти оглоеды притащатся. После библиотеки могут и в кино забуриться. А ты будешь здесь, в темноте, одна голодная сидеть. А так поешь и спать завалишься. Может, и сон тебе про таёжку приснится. Хорошо ведь нам там было вдвоём. Щас я тебе ещё и водички свежей налью. А завтра супца вкусного с куриными лапками да гребешками сварганю – специально для тебя на рынке взял… На встречу важную иду, понимаешь, – доложил он собаке, грызущей стылую колбасу, – волнуюсь…