А потом мы привлекли чье-то внимание. Словами трудно выразить это ощущение, но почти каждому оно знакомо: вдруг понимаешь, что за тобой внимательно наблюдают.
Сейчас ощущение чужого пристального взгляда было очень четким. Казалось, что мы с Хуммелем – маленькие и крохотные, что мы микроскопические инфузории, плавающие в капле воды. И немигающий взгляд кого-то очень большого равнодушно изучает наше копошение сквозь окуляр микроскопа.
Источник взгляда обнаружился без труда. Дно в ту сторону понижалось, и чем дальше, тем сильнее. А на дне впадины, километрах в четырех от нас, громоздились вроде как подводные скалы… Их нагромождение производило странное впечатление. Вроде ни одной правильной геометрической фигуры, даже ни одной прямой линии – и все равно ощущается искусственное происхождение, некая упорядоченность…
«Чувствуешь?» – спросил я.
«Прибавь скорость, – раздраженно откликнулся Хуммель. – Проход рядом».
Действительно, а я и не заметил, копаясь в собственных ощущениях и разглядывая подводную цитадель. Слева виднелась громадная черная трещина, тянулась от дна к поверхности и выше поверхности тоже, но насколько она уходит вверх, не позволяла разглядеть мутная атмосфера.
Я решительно повернул в сторону трещины.
«Куда?! – встревожился Хуммель. – Плыви, как плывешь! Неэвклидовость же!»
Проще всего, наверное, было бы закрыть глаза и плыть, подчиняясь ментальным командам. Но век у акул нет, и зрение упорно твердило мне: ты плывешь не туда, не туда, не туда, Дарк! Промахнешься, и останешься здесь, и сгинешь, а физическое тело доживет остаток дней в глубокой коме…
Кончилось тем, что я сфокусировал взгляд на двух точках перед собой (зрение у кархародона не бинокулярное) и ни на что больше не обращал внимания. А потом пришлось-таки обратить, потому что Хуммель позвал:
«Взгляни-ка вниз! Крабоиды!»
Взглянул. И впрямь, твари, очень похожие на тот силуэт, что показал гидровизор. Сколько же их тут… Многие сотни. Одни, если меня в здешней неэвклидовости не подводил глазомер, были поменьше нашего крабоида, другие значительно крупнее.
Плавать в толще воды членистоногие твари не умели, копошились на склонах вытянутого подводного холма со странными выходами белой породы…
В последний миг перед тем, как мы влетели в бездонную темноту трещины, я вдруг понял, что это за холм и что за порода проступала на его склонах…
Туша! Исполинская туша рыбы или кита – такого, что Моби Дик из нашего вестибюля выглядел бы анчоусом на его фоне.
Тушу обгладывали крабоиды, очищали от мяса, а белели обнажившиеся кое-где ребра. Мы-то думали, что к нам заслали хищника, тварь-убийцу, а это всего лишь падальщик… Даже немного обидно.
Вот так, с чувством легкой обиды, я оказался в другой среде, в воздушной – и почувствовал, что куда-то падаю.
Короткий миг невесомости, падение, шумный всплеск… Море оказалось опять не нашим, и опять красным, но теперь другого оттенка.
* * *
Новый Мир оказался знакомым, век бы его не видеть… Тот самый плоско-параллельный, где «Небесным львом» вместе с экипажем и пассажиром чуть не подкрепился «пельмень».
Но сейчас прожорливого исполина нигде не видно. В розовой воде (с нормальной для воды видимостью) проплывали рыбы, опасливо держась поодаль от кархародона. Длинные и тонкие, похожие на угрей, но размера вполне вменяемого, то есть для меня не опасного.
«Куда теперь?» – спросил я.
«Никуда не надо… Подожди, сейчас насню нам островок, трансформируемся обратно…»
…Островок был крохотный, идеально круглый, песчаный. В центре торчала одинокая пальма. Я блаженно вытянулся на песке. После покинутого Мира – почти курорт. Почти – потому что нависшее над головой каменное небо раздражает. Умом понимаешь, что законы гравитации здесь иные, и каменные обломки на нас падать не начнут, но все равно неприятно.
Устал я дико и подумал, что теперь понимаю Хуммеля, способного заснуть даже в собственном сновидении. Сейчас и сам подремал бы часок в тени пальмы.
– Можешь просыпаться, дальше я сам выберусь, – сказал Хуммель. – Спасибо, что вытащил.
– Работа такая, ОСВОД, как ты помнишь, начинался как служба спасения… Ты точно в порядке?
– В полном… Астральные раны быстро заживают.
У него и вправду даже шрама на груди не осталось. Но фантомные боли будут долго преследовать, по себе знаю.
– А кто там на нас так навязчиво пялился? – поинтересовался я.
– Давай не будем называть имена, хорошо? Тем более здесь, рядом с Миром, который он создал для себя…
– Ладно, не будем… Его резиденция в том скоплении скал?
– Там… Именно оттуда открылся проход через Миры, ведущий к нам, на Балтику. И до сих пор, кстати, поддерживается астральная связь…
Хуммель помолчал и вздохнул:
– Авантюрно я как-то в тот мир сунулся, непродуманно… Посчитал, в воздухе там будет безопасно, все-таки не его стихия.
– И что там выступает в качестве ПВО?
– Летучие рыбы… Реально летают, не просто планируют. И еще какие-то головоногие твари, накачивающиеся не то водородом, не то гелием на манер аэростатов. Но при этом сохраняют способность к реактивному движению.
– Ладно, после вместе обмозгуем, как провести более удачную разведку… А сейчас мне пора, меня ждут страусы.
– Какие еще страусы?
– Обычные, с клювами и перьями, и с во-о-от такими вот яйцами… Совсем ты, Хуммель, одичал, по Мирам странствуя, если не помнишь, как страус выглядит.
* * *
– Поговорил? – спросила Наташа.
– Едем за солью и к страусам? – спросила Маришка.
– Поговорил. Конечно, едем, – ответил я в строгой последовательности. – Только давайте купим в дорогу какого-нибудь прохладительного питья. Мне уже пить хочется, кажется, съел на завтрак что-то соленое…
На самом деле мне казалось, что позавтракал я кайенским перцем, запивая его спиртовой настойкой перца чили. Рот горел, как в огне… Разумеется, слизистые покровы у физического тела в полном порядке, это лишь фантомные боли после перекушенного щупальца, будь оно неладно.
Но холодной газировки и впрямь крайне хочется.
Глава 6
Роза, крест и плагиат Джорджа Лукаса
– Нет, конечно же, Ридли Скотт не закладывал в символику «Чужого» никаких оккультных смыслов. Символизм там есть, и он очевиден, но с тайными знаниями никак не связан. Главный отрицательный персонаж, Чужой, символизирует жизненный цикл сперматозоида, не более того. Вспомните, каким он покидает мужское тело – мужское, прошу заметить! – во время совместной трапезы: крохотный, шустрый, с длинным хвостиком, совершенно не похожий ни на лицехвата, ни на взрослого ксеноморфа. Затем, чтобы воспроизвести себя в том же виде, он должен пройти через два других организма, опять-таки параллель лежит на поверхности… Все это достаточно примитивно и не имеет отношения к теме нашего разговора. Есть другие вопросы, более кореллирующие с темой лекции?