Десятое декабря - читать онлайн книгу. Автор: Джордж Саундерс cтр.№ 17

Так что я говорю? Я говорю (и говорю с воодушевлением, потому что это важно): Давайте попробуем, если сможем, минимизировать брюзжание и неуверенность в себе относительно тех заданий, которые нам иногда приходится здесь выполнять и которые, может быть, не кажутся, на первый взгляд, особенно привлекательными. Я говорю, давайте не будем пытаться рассматривать каждую маленькую работу, которую мы выполняем, с точки зрения высшего добра/зла/безразличия, с точки зрения морали. Время подобных оценок давно прошло. Надеюсь, что каждый из нас имел подобный разговор с самим собой почти год назад, когда все это только начиналось. Мы встали на этот путь, а если уж мы встали на этот путь с самыми благими намерениями (как мы решили год назад), разве не будет в некотором роде самоубийственным действием допустить, чтобы наше продвижение по этому пути замедлилось невротическими сомнениями в его правильности? Кто-нибудь из вас когда-нибудь работал кувалдой? Я знаю, что кое-кто работал. Я знаю, что некоторые из вас делали это, когда мы разрушали патио Рика. Разве не здорово, когда вы не сдерживаетесь, а колотите и колотите, позволяя гравитации помогать вам? Друзья, я говорю: позвольте гравитации помочь вам и здесь, в нашей рабочей ситуации. Бейте, отдайтесь природному чувству – а я видел, как время от времени оно генерирует огромную энергию во многих из вас с точки зрения выполнения данной задачи с рвением и без сомнений в правильности пути и невротических мыслей. Помните неделю побития рекордов у Энди в октябре, когда он удвоил свое обычное число единиц? Забывая в тот момент обо всем остальном, не предаваясь слюнтяйским мыслям о добре/зле и т. д., и т. п.; разве это не было что-то? Само по себе? Я думаю, если каждый из нас заглянет себе в душу, то никто не сможет сказать, что он немного не завидовал? Господи боже, Энди действительно вкалывал изо всех сил, и каждый раз, когда он проносился мимо, чтобы взять дополнительные полотенца для чистки, на его лице читалась энергетическая радость. А мы там просто стояли, типа вау, Энди, что это с тобой случилось такое? И с его показателями не поспоришь. А они там, в нашей комнате отдыха, можно посмотреть: выше всех других показателей, и хотя Энди не удалось их умножить за время, прошедшее с октября, 1) никто не винит его в этом, потому что те показатели были и в самом деле очень высоки, и 2) я считаю, что, даже если Энди никогда не сможет превзойти свои показатели, он, вероятно, в глубине души тайно лелеет воспоминание о той чудесной энергии, которая переполняла его в тот достопамятный октябрь. Скажу откровенно, я не думаю, что у Энди мог бы случиться такой октябрь, если бы он был неженкой, или предавался сомнительным невротическим мыслям, или был склонен сомневаться в правильности избранного пути. Вы думаете? Я вот нет. Энди был абсолютно сосредоточен, не думал о себе – вы сами видели это по его лицу. Может быть, из-за нового ребенка? (Если так, то Джанис следует рожать нового каждую неделю, ха-ха.)

Как бы то ни было, но в том октябре Энди де-факто вошел – по крайней мере для меня – в некий Зал славы, и с тех пор он, по сути, выведен из-под тщательного мониторинга его показателей, по крайней мере, я этого не делаю. В какое бы уныние он ни погружался, как бы ни уходил в себя (а я думаю, мы все заметили, что он пребывает в сильном унынии и уходе в себя после октября), вы можете заметить, что я не веду тщательный мониторинг его показателей; хотя за других и не могу поручиться, другие, возможно, мониторят и встревожены падением показателей Энди, хотя вообще-то я думаю, они этого не делают, это было бы несправедливо; и поверьте мне, если я что узнаю об этом, то определенно сообщу Энди, а если его депрессия не позволит ему выслушать меня, то я сообщу Джанис.

Что касается того, почему Энди пребывает в таком унынии, мое предположение состоит в том, что у него нервный срыв, он начал сомневаться в правильности своих действий в октябре – и, вау, разве это не было бы позором, безнадежным проигрышем, если Энди, завершив тот рекордный октябрь, принялся бы рыдать по этому поводу? Разве рыдания могут что-нибудь изменить? Разве действия, совершенные Энди в смысле выполнения им порученного ему мною задания в Комнате 6, можно изменить рыданиями, разве показатели на стене в Комнате отдыха могут от этого чудесным образом упасть, разве люди, выходящие из Комнаты 6, снова прекрасно себя чувствуют? Мы отлично знаем: нет, не чувствуют. Никто не выходит из комнаты 6, чувствуя себя превосходно. Даже вы, друзья, вы, кто делает в Комнате 6 то, что необходимо делать, не выходите оттуда в суперпревосходном самочувствии; я это знаю, я-то точно делал в Комнате 6 вещи, которые не приводили меня в восторг, поверьте, никто не пытается отрицать, что Комната 6 бывает отвратительной, наша работа очень нелегка. Но вышестоящее начальство, те, кто спускает нам предписания, видимо, считает, что работа, которую мы ведем в Комнате 6, не только тяжелая, но и важная, и я подозреваю, именно поэтому они стали вести тщательное наблюдение за нашими показателями. И поверьте, если вы хотите, чтобы Комната 6 стала еще более отвратительной, то переживайте по этому поводу до, после и во время работы, – и тогда она в самом деле превратится в черт знает что, плюс ко всем вашим переживаниям показатели упадут еще ниже, и догадайтесь, к чему это приведет: Это просто исключается. Мне недвусмысленно заявили на Секционном заседании: наши показатели больше не должны падать. Я сказал (а для этого потребовалось известное мужество с учетом атмосферы на Секционных заседаниях): Послушайте, мои люди устали, мы заняты тяжелым – как физически, так и психологически – трудом. И поверьте мне, в тот момент на заседании воцарилась мертвая тишина. В буквальном смысле мертвая. И взгляды, которыми меня мерили, не были доброжелательными. И мне недвусмысленно напомнили – сделал это сам Хью Бланчерт, – что наши показатели не должны падать. И попросили напомнить вам – напомнить нам, всем нам, включая и меня, – что если мы не сможем очистить назначенные нам «антресоли», то не только для очистки этих «антресолей» будет привлечен кто-то другой, но и мы сами можем оказаться на этих «антресолях», стать этими «антресолями», а кто-то другой навалится на всех нас со всей хорошей положительной энергией. И в это время я думаю, вы можете себе представить, какое сожаление вы будете испытывать; на ваших лицах будет написано то самое сожаление, которое мы иногда видим в Комнате 6, это сожаление на лицах «антресолей», когда их вычищают; и потому прямо и резко прошу вас делать все возможное, чтобы не оказаться «антресолями», которые нам, вашим бывшим коллегам, придется очищать очищать очищать, не оглядываясь, используя всю нашу положительную энергию в Комнате 6.

Мне это ясно дали понять на Секционном заседании, и теперь я пытаюсь донести это до вас.

Я вас убеждал и убеждал, но прошу вас, все, у кого есть сомнения, сомнения в том, что мы делаем, приходите в мой кабинет, и я покажу вам фотографии этого невероятного кита, которого мы с сыновьями подняли, используя нашу хорошую положительную энергию. И, конечно, информация о том, что вас одолевают сомнения и вы приходили ко мне в кабинет, не выйдет за стены моего кабинета, хотя я уверен, мне даже не нужно это говорить кому-либо из вас, ведь вы знаете меня все эти долгие годы.

Все будет хорошо и все будет хорошо и т. д., и т. п.

Ал Рустен стоял в ожидании за бумажным экраном. Нервничал ли он? Да, немного нервничал. Хотя, вероятно, не так сильно, как нервничало бы большинство людей. Большинство людей, вероятно, к этому моменту намочило бы штаны от страха. Намочил ли он штаны? Пока нет. Хотя, черт побери, он вполне мог бы понять, если бы кто-либо и в самом деле…