Так вот зачем была нужна Хулихен. Не для того, чтобы защищать детей. Чтобы прикрыть Конвей.
– На этот раз я веду игру с дальним прицелом. Эти разговоры оказались не пустой тратой времени: мы сузили круг подозреваемых. Джоанна, Элисон, Селена, даже Джулия, хотя маловероятно. Для начала. Да, возможно, мы получили бы больше информации, если бы я слегка надавила на них. Но я не могу себе позволить рисковать.
Еще разок прицепишься к Джоанне, и пожалуйста: папочка звонит начальству, О’Келли получает долгожданный повод, нам обоим дают пинка под зад.
Конвей определенно думала точно так же. Я не хотел ее благодарности. Не то чтобы она имела это в виду, просто на всякий случай.
– Ребекка изменилась с тех пор, как вы виделись в прошлый раз, да?
– Хочешь сказать, я дала тебе плохой совет.
– Хочу сказать, все, что ты мне рассказывала про компашку Джоанны, оказалось в самую точку. И только с Ребеккой вышло иначе.
– Да хрен ли. В прошлый раз из Ребекки клещами было слова не вытянуть. Она готова была свернуться клубочком в дальнем углу и помереть, только бы мы оставили ее в покое. Учителя сказали, она вообще такая, просто очень застенчивая, со временем перерастет.
– Ну вот и переросла, все нормально.
– Ага. Выглядит приличнее, а год назад это были кожа да кости с брекетами, на вид больше десяти не дашь, сейчас вроде начинает походить на человека. Поэтому, наверное, и чувствует себя увереннее.
– А что насчет остальных? – кивнул я в сторону школы. – Они изменились?
– А что? Думаешь, если кто-то что-то знает, это проявится?
Она проверяла меня. Весь этот разговор – тест; как и допросы, как обыски. Половина успеха совместной работы – в таком вот теннисе: мячик налево, мячик направо. Если щелкнет, ты годишься. Когда два идеальных напарника вот так перебрасываются фразами, они звучат, как два полушария одного мозга. Не то чтобы я метил настолько высоко, – скорее всего, с Конвей никто так и не смог сработаться, даже если и хотел, – но вот в чем загвоздка: если с ней не щелкнет, то можно отправляться восвояси.
– Они дети, – сказал я. – Не закоренелые бандиты. Думаешь, они могли запросто прожить этот год, будто ничего не случилось?
– Может, да, а может, и нет. Дети, если не могут с чем-то совладать, прячут это в дальний угол, делают вид, что ничего не было. И даже если они изменились, что с того? В их возрасте они в любом случае меняются.
– Так всё же – изменились или нет?
Она задумчиво пожевала губами.
– Компашка Хеффернан – не-a. Всё то же самое, только стало больше. Гораздо стервознее, сильнее похожи друг на друга. Жирная тупая блонда, блядовитая тупая блонда, наглая тупая блонда, тупастая тупая блонда. И все три шестерки Хеффернан еще более жалкие и перепуганные, чем раньше.
– Мы же говорили: кто-то очень напуган, иначе не стал бы затевать эту байду с запиской.
– Да, – кивнула Конвей. – И надеюсь, что сейчас она напугана еще больше.
Она отставила кофе, не отводя взгляда от играющих девочек. Одна из них сбила с ног соперницу, врезав той клюшкой по лодыжке так грубо, что даже мы расслышали.
– Но вот Холли и ее подружки – да. Что-то такое в них и раньше было. Странноватые, типа того. Но вот сейчас… Орла идиотка, конечно, но тут она права: они чокнутые.
До этого момента я никак не мог понять, чем же они отличаются, что в них такого необычного. Теперь дошло: Джоанна и ее девицы вели себя ровно так, как я ожидал. Они были такими, какими, по их мнению, хотели их видеть парни, взрослые, да вообще весь мир.
А подруги Холли были такими, какие они есть. И когда они изображали из себя хитрожопых нахалок, или унылых тупиц, или чопорных скромниц, то исключительно потому, что сами того хотели. Ради собственных интересов, не моих.
И вновь тревожный холодок пробежал вдоль позвоночника.
Я прикинул, не сказать ли Конвей. Не мог придумать, как бы это сформулировать, чтобы не выглядеть психом.
– Селена, – продолжала Конвей, – вот она изменилась больше всех. В прошлом году она была вообще не здесь, вся в своих грезах, – сразу думаешь, одна из тех, кто развешивает над кроватью индейские штуки типа ловушки снов или всякую хрень с единорогами и надписью “Поверь в свою мечту”, – но в целом ничего особенного. И половину странностей я легко списала на шок, особенно если Крис был ее парнем. Но сейчас… – Она со свистом выдохнула сквозь сжатые зубы. – Сейчас, по-моему, от спецшколы для умственно отсталых ее отделяет только богатый папочка.
– Неуверен.
Это вынудило Конвей оторваться от хоккея:
– Думаешь, она придуривается?
– Не совсем. – Я подбирал слова. – Отрешенность – это верно. Но, полагаю, за этим стоит нечто большее и отрешенностью она это закрывает от других.
– Угу. – Конвей задумалась. – Что там Орла сказала про Селенину прическу? В прошлом году волосы у нее были длиной до самой задницы. Убойные, натуральная блондинка, волнистые, иные за такие волосы удавились бы. Много ли девчонок ее возраста обрежут такую красоту?
Совсем не разбираюсь в подростковой моде.
– Что, немногие?
– Когда вернемся туда, оглядись как следует. Если среди них не найдется онкобольных, Селена, держу пари, будет единственная с такой стрижкой.
Я допил кофе. Вкусно, и было бы еще вкуснее, если б Конвей озаботилась поинтересоваться, все ли любят черный.
– А что Джулия?
– А что ты о ней думаешь? Маленькая грубая сучка, да?
– Грубовата для своего возраста. И умна.
– Точно, и то и другое. – Уголок рта Конвей пополз вверх, ей определенно нравилась Джулия, пусть отчасти. – Но вот в чем закавыка – год назад она была гораздо жестче. Прямо стальной коготь. На предварительном допросе половина девиц с зареванными глазами или хотя бы прикидываются. Знакомы они были с Крисом или нет – неважно. Джулия входит с таким лицом, будто поверить не может, что мы тратим ее драгоценное время на такую хрень. Заканчиваем разговор, я спрашиваю, не известно ли ей что-нибудь, о чем нам следует знать, ну как обычно, да? И она отвечает – это ее собственные слова, и, не забывай, прямо в присутствии Маккенны, – что, мол, ей вообще насрать, кто пристукнул Криса Харпера, он был всего лишь очередным кретином из Колма, так что невелика потеря. Маккенна тут же завела грандиозную проповедь об уважении, сочувствии и прочее дерьмо, так Джулия просто взяла и широко зевнула прямо ей в физиономию.
– Холодное равнодушие.
– Ледяное. И клянусь, она не играла. Но в этом году – в этом году появилось еще что-то. Обычно подростки сначала разыгрывают грубость и черствость, пока не столкнутся с ней в реальности. А вот Джулия…
Она сунула в рот последний кусочек сэндвича.