Я ее не узнал. Я только что поднялся по лестнице и спешил в свой отдел. Майское утро, а по ощущениям – лето, солнце шпарит сквозь стекло, ярко освещая трещины на оштукатуренных стенах. Я мурлыкал на ходу песенку, подпевая мелодии, звучавшей в голове.
Конечно, я не мог ее не заметить. Она устроилась на обшарпанном кожаном диване в углу, нога на ногу, скрестив руки. Платиновая блондинка, волосы завязаны в длинный хвост; строгая школьная форма: юбка в сине-зеленую клетку, синий пиджак. Я подумал, что это просто чей-то ребенок, ждет, когда папа поведет ее к дантисту. Дочка старшего инспектора, например, – да кого угодно с большей, чем у меня, зарплатой. Дело не только в гербе на школьном блейзере. Изящно-небрежная расслабленная поза, надменно вздернутый подбородок, как будто это место – ее по праву, если ей вдруг взбредет в голову заняться канцелярской писаниной. Я прошел мимо – коротко кивнув на случай, если она и впрямь дочка начальника, – и направился в отдел.
А вот узнала ли меня она? Может, и нет. Прошло целых шесть лет, она была совсем ребенком, а во мне ничего примечательного, кроме рыжих волос. Забыла, должно быть. А может, и признала, но не подала виду по собственным причинам.
Она дождалась, пока секретарша объявила, указывая карандашом в сторону дивана:
– Детектив Моран, с вами хотят поговорить. Мисс Холли Мэкки.
Я резко развернулся, солнечный зайчик блеснул, ослепив на мгновение. Ну разумеется. Глаза-то должен был узнать. Большие, ярко-синие, и в придачу утонченные полукружия век: люди-кошки, бледная девушка с сережкой со старинной картины, тайна.
– Холли, – протянул я руку. – Привет. Давно не виделись.
Несколько секунд эти немигающие непроницаемые глаза пристально изучали меня, впитывая информацию. Потом она встала. Руку она все еще пожимала по-детски, торопливо выдергивая ладошку.
– Привет, Стивен.
Приятный голос. Ясный и спокойный, без этого мультяшного повизгивания. Выговор высший класс, но без понтового карикатурного аристократизма. Отец ей никогда бы не позволил таких выкрутасов. Сразу долой форменный блейзер и марш в муниципальную школу.
– Чем могу помочь?
Немного тише:
– Я вам кое-что принесла.
Тут я растерялся. Десять минут десятого, школьная форма – она прогуливает, это непременно обнаружат. И пришла она явно не с поздравительной открыткой, столько-то лет спустя.
– Да?
– Ну не здесь же.
Она выразительно покосилась на секретаршу: разговор будет конфиденциальный. Девочка-подросток, смотри в оба. Дочь детектива, будь вдвойне настороже. Но это Холли Мэкки – впутай кого-нибудь, кто ей не по душе, и пиши пропало.
– Давай поищем место, где можно поговорить спокойно.
Я работаю в отделе нераскрытых преступлений, висяков по-нашему. Когда мы беседуем со свидетелями, им кажется, что это не всерьез, не настоящее расследование убийства, без пистолетов и наручников, ничего такого, что врывается в их жизнь, как торнадо. Дело прошлое, размытое, полузабытое, расплывающееся по краям. А мы подыгрываем. Наша комната для допросов похожа на уютную приемную стоматолога: мягкие диваны, на окнах жалюзи, на стеклянном столике стопка зачитанных журналов. Отвратительный чай и кофе. Можно и не заметить видеокамеру в углу и одностороннее зеркало за шторкой, если не хочется их видеть, а им, конечно же, не хочется. Не волнуйтесь, сэр, всего несколько минут, и вы спокойно пойдете домой.
Туда я и привел Холли. Другая на ее месте вертела бы головой всю дорогу, но для Холли тут не было ничего нового. Она шла по коридору, как по своей квартире.
А я наблюдал за ней. Она, конечно, потрясающе повзрослела. Среднего роста или чуть ниже. Стройная, очень стройная, но выглядит естественно, никакой голодной истощенности. Формы уже обозначены. Не ослепительная красавица – во всяком случае, пока еще нет, – но и ничего уродливого, никаких брекетов, прыщей и прочего, а благодаря глазам она не казалась еще одним клоном образцовой блондинки, на нее хотелось оборачиваться.
Ухажер ударил? Лапал, изнасиловал? И Холли предпочла прийти ко мне, а не к незнакомцу из отдела сексуальных преступлений?
Кое-что принесла. Улику?
Она прикрыла за собой дверь комнаты для допросов, огляделась.
Я небрежным движением включил камеру.
– Садись.
Холли осталась на месте. Провела пальцем по зеленым потертостям дивана.
– Эта комната симпатичнее, чем те, что были раньше.
– Как вообще поживаешь?
Она продолжала изучать комнату, на меня не смотрела.
– Нормально.
– Хочешь чаю? Или кофе?
Качнула головой.
Я ждал.
– А вы возмужали, – сказала Холли. – Раньше были похожи на студента.
– А ты была маленькой девочкой, которая ходила на допросы с куклой. Клара ее звали, верно? – Это вынудило ее таки повернуться ко мне. – В смысле, мы оба повзрослели, я об этом.
Она впервые улыбнулась. Намек на улыбку, в точности как я запомнил. В этом было что-то очень трогательное и тогда, давно, всякий раз меня цепляло. И вот опять.
– Рада вас видеть, – сказала она.
Когда Холли было девять-десять лет, она стала свидетельницей в деле об убийстве. Дело вел не я, но именно я с ней беседовал. Я зафиксировал ее показания, подготовил ее к появлению на суде. Она не хотела туда идти, но все-таки согласилась. А может, ее папочка-детектив заставил. Кто ее знает. Даже когда ей было девять, я не питал иллюзий, что могу ее понять.
– Я тоже.
Короткий решительный вздох, так что плечи приподнялись, кивок – самой себе, словно что-то щелкнуло. Она уронила на пол школьный рюкзак. Подцепила пальцем лацкан форменного блейзера, демонстрируя мне вышитую на нем эмблему.
– Я теперь учусь в Килде. – Сказав это, она уставилась на меня, наблюдая за реакцией.
Я только кивнул, но сразу почувствовал себя неотесанным нахалом. Школа Святой Килды, о таких заведениях типы вроде меня и слышать-то не должны. Я и не знал бы о ней никогда, если бы не труп одного парнишки.
Средняя школа для девочек, частная, зеленый пригород. Монашки. Год назад две монахини вышли на рассвете прогуляться и в роще на дальнем конце школьной территории обнаружили лежащего юношу. Сначала они приняли его за спящего – вероятно, пьяного. В гневе ринулись к нему, дабы напомнить о семи смертных грехах, очистить от скверны и заодно выяснить, на чьи добродетели он посягнул. И прогремел грозный глас целомудрия: Молодой человек! А он не шелохнулся.
Кристофер Харпер, шестнадцати лет, из школы для мальчиков через одну улицу и две чрезвычайно высокие стены отсюда. Той ночью кто-то проломил ему голову.
Людей было задействовано – можно жилой квартал построить, сверхурочных выплачено столько, что можно все закладные оплатить, а уж бумаг по этому делу хватило бы, чтобы запрудить реку. Подозрительный сторож, случайный работяга – исключено. Одноклассник, с которым они как-то подрались, – исключено. Угрожающего вида местные мигранты, привлекавшиеся за мелкие правонарушения, – исключено.