Про цветы знал только убийца. Я скорее почувствовал, чем услышал долгий вздох Конвей.
– Ребекка, – мягко сказал я. – Ты понимаешь, что мы должны арестовать тебя?
Широко распахнутые глаза.
– Я не знаю, как это делается.
– Все в порядке. Мы тебе все объясним. Найдем того, кто сможет о тебе позаботиться, пока не приедут твои родители.
– Я не знала, что так получится.
– Понимаю. Сейчас тебе нужно просто подойти ко мне, и мы вернемся в школу.
– Я не могу.
– Дайте нам одну минуту, – попросила Селена. – Всего минуту.
Я буквально услышал, как Конвей сказала “нет”.
– Да, конечно. Но только минуту.
– Бекс, – невероятно нежно позвала Селена. – Иди сюда.
Ребекка обернулась на голос, протянула руки, и голова ее вновь скрылась внутри таинственной темной фигуры. Руки обнимали плечи друг друга, как крылья, сдвигаясь все ближе и ближе, словно они пытались слиться в единое нечто, которое никто и никогда не сможет разрушить. И я не понимал, кто из них рыдает.
Шаги за спиной, быстрые, и сейчас я мог обернуться. Холли, с разметавшимися волосами, огромными отчаянными прыжками неслась вверх по склону.
Позади, заставляя себя держать дистанцию, Мэкки. Он заметил ее издали и спустился к дорожке, чтобы задержать, насколько смог. Дал нам с Конвей возможность сделать то, что мы собирались сделать. В конце концов, по своим собственным причинам, он решил, что я заслуживаю доверия.
Холли пролетела мимо Конвей как мимо пустого места на край поляны и увидела остальных. Остановилась, словно ударившись о каменную стену. Чужим, срывающимся голосом спросила:
– Что случилось?
Конвей молчала. Объясняться предстояло мне.
– Ребекка созналась в убийстве Криса Харпера, – негромко сказал я.
Холли испуганно отшатнулась, помотала головой.
– Кто угодно может сознаться в чем угодно. Она так сказала, потому что боялась, что вы собираетесь арестовать меня.
– Ты уже знала, что это она.
Холли не стала отрицать. Не стала спрашивать, что будет с Ребеккой дальше, – незачем. Она не бросилась к остальным, не упала на грудь отцу – а он сумел не ринуться к ней. Она просто стояла, глядя на своих недвижимых подруг, одной рукой обвив ствол дерева, словно без него упала бы.
– Если бы ты знала это утром, – сказал я, – ты бы никогда не принесла мне ту карточку. На кого ты думала?
Устало, подавленно, пусто – как не бывает в шестнадцать лет – Холли ответила:
– Я всегда подозревала Джоанну. Может, и не она сама – я думала, она заставила кого-нибудь, скорее всего Орлу, она всегда вешает на Орлу грязную работу. Но идея была ее. Из-за того, что Крис ее бросил.
– А потом ты решила, что Элисон или Джемма все узнали, не смогли вынести такого груза, вот и появилось то фото.
– Ну да. Вроде того. Неважно. Джемма вряд ли, но да, на идиотку Элисон вполне похоже.
– Почему ты просто сразу не рассказала все детективу Морану начистоту? – удивилась Конвей. – К чему вынуждать нас заниматься херней, из кожи вон лезть весь день напролет?
Холли посмотрела на Конвей так, будто все эти глупости вгоняли ее в неодолимую спячку. Она прислонилась спиной к стволу дерева и закрыла глаза.
– Ты не хотела становиться доносчицей, – понял я.
Резкий шорох, потом тишина – подошел Мэкки.
– Снова, – сказала Холли, не открывая глаз. – Я не хотела снова становиться доносчицей.
– Если бы ты рассказала мне все, что знала, тебе, вероятно, пришлось бы давать показания в суде, и тогда вся школа узнала бы, что ты стукачка. Но ты все равно хотела, чтобы убийцу схватили. Карточка была идеальным шансом. Ничего не надо говорить, просто направить меня в нужную сторону и молиться, чтобы получилось.
– В прошлый раз вы показались мне совсем не глупым. И не вели себя так, будто каждый, кому меньше двадцати лет, совершенно безмозглый. Я подумала, что если бы только смогла затащить вас сюда…
– И ты не ошиблась, – заметила Конвей.
– Ага. – Никакое сердце не выдержало бы при виде ее лица, обращенного к небу. На Мэкки я даже не мог смотреть. – Я молодец.
– Как ты все же догадалась, что это не Джоанна? Когда мы пришли за тобой, ты уже знала правду. Что произошло?
Грудь Холли приподнялась и опала.
– Когда лампочка взорвалась, – сказала она. – Тогда я все поняла.
– И каким образом?
Она молчала. Все, она все сказала.
– Малышка. – Я и не думал, что голос Мэкки может быть настолько нежным. – Это был очень долгий день. Пора домой.
Глаза Холли распахнулись. Она сказала, обращаясь к нему, как будто никого больше рядом не было:
– Ты думал, что это я. Ты думал, что я убила Криса.
Мэкки мгновенно замкнулся:
– Поговорим об этом в машине.
– Что я такого сделала, что ты мог подумать, будто я способна убить человека? Когда, за всю свою жизнь?
– В машину, детка. Немедленно.
– Ты просто решил, что, если кто-то меня разозлил, я запросто раскроила ему башку, потому что я твоя дочь и это у меня в крови. Я не только твоя дочь. Я человек. Другой.
– Я знаю.
– И ты задержал меня там, чтобы они вынудили Бекку сознаться. Потому что знал: если я поднимусь на поляну, я заставлю ее замолчать. Из-за тебя она осталась там одна и… – Горло перехватило.
– Прошу тебя, сделай одолжение, давай поедем домой. Пожалуйста.
– Никуда я с тобой не поеду. – Холли выпрямилась, медленно, сустав за суставом, вышла из-под сени кипарисов. Мэкки открыл было рот, чтобы окликнуть ее, но тут же осекся. Мы с Конвей благоразумно даже не смотрели в его сторону.
В центре поляны Холли опустилась на колени. Я испугался, что девчонки отвергнут ее. Но они расплели руки, как головоломка раскрылась, притянули к себе и вновь сомкнулись вокруг нее.
Невидимая ночная птица, пронзительно вскрикивая, носилась во тьме над нашими головами. Где-то ударил колокол, возвещая отбой; девочки не шелохнулись. И мы не мешали им, пока было возможно.
Мы дожидались в кабинете Маккенны социального работника, который заберет Ребекку. Будь это любое другое преступление, мы могли бы оставить ее на попечение Маккенны, позволить провести еще одну ночь в Килде, последнюю. Но не в случае убийства. Эту ночь она проведет, вероятно, в детском исправительном центре. Новая девчонка – шепотки, оценивающие взгляды, к чему бы ее можно пристроить, что с ней можно сделать. По большому счету, если не считать жестких простыней и крепкого запаха дезинфекции, не слишком отличается от того, к чему она привыкла.