Все мы смертны - читать онлайн книгу. Автор: Атул Гаванде cтр.№ 15

Но гораздо важнее было для Феликса чувство ответственности за детей и внуков, а особенно – за Беллу. Из-за слепоты и плохой памяти она полностью зависела от мужа. Без него она очутилась бы в рядовом доме престарелых. Феликс помогал ей одеваться и следил, чтобы она вовремя принимала лекарства. Готовил ей завтрак и обед. Водил на прогулки и на прием к врачу. “Теперь она – мой смысл жизни”, – говорил он. Белла не во всем его одобряла. “Мы постоянно ругаемся, у нас очень часто не сходится мнение, – сказал Феликс. – Но оба быстро остываем”.

Эта ответственность не была обременительной для Феликса. Поскольку его собственная жизнь оскудела, возможность ухаживать за Беллой стала для него главным источником самоуважения. “Я ее единственный опекун, – говорил он. – И очень этому рад”. Эта роль обострила у него понимание, что ему нужно очень внимательно следить за изменениями в собственных способностях: он не сможет помогать жене, если не будет честно отдавать себе отчет, что ему по силам, а что нет.

Как-то вечером Феликс пригласил меня на обед. Зал для официальных обедов был совсем как зал дорогого ресторана – зарезервированные столики, официанты, строгий дресс-код для гостей. Я приехал с работы, прямо в белом халате, и метрдотель одолжил мне темно-синий пиджак, иначе меня не впустили бы. Феликс в коричневом костюме и песочной пикейной рубашке подвел к столику Беллу в синем платье в цветочек, которое он ей сам выбрал. Белла была очаровательна, разговорчива, глаза у нее молодо блестели. Однако за столиком она не могла нащупать тарелку – не говоря уже о том, чтобы прочитать меню. Феликс сделал заказ для нее: суп из дикого риса, омлет, картофельное пюре и пюре из цветной капусты. Без соли, предупредил он официанта: у Беллы было повышенное давление. Себе он заказал лосося с картофельным пюре. Я взял суп и лондонское жаркое.

Когда принесли еду, Феликс рассказал Белле, где у нее на тарелке что лежит, используя как аналогию циферблат часов. И вложил вилку ей в руку. Затем приступил к еде.

Оба старались жевать как можно медленнее. Первой поперхнулась Белла. Омлет. На глаза у нее навернулись слезы. Она закашлялась. Феликс помог ей поднести ко рту стакан с водой. Она отпила и сумела проглотить омлет. “В старости голова наклоняется вперед из-за лордоза позвоночника, – объяснил мне Феликс. – И когда надо смотреть прямо перед собой, это такое же усилие, как для нормального человека – глядеть в потолок. А попробуй проглоти что-нибудь, когда глядишь в потолок: нет-нет да и поперхнешься. У стариков так сплошь и рядом. Вот послушайте”. И тут я понял, что и в самом деле не проходит и минуты, чтобы кто-то в зале не закашлялся, поперхнувшись едой. Феликс ласково обратился к Белле: “Когда ешь, милая, смотри вниз”. Однако очень скоро он и сам поперхнулся. Лосось. Феликс закашлялся. Лицо его покраснело. Наконец ему удалось откашляться. У него ушла минута на то, чтобы перевести дух. “Собственных советов не слушаю”, – проворчал он.

Не было никаких сомнений, что Феликс Силверстоун прекрасно справлялся со всеми старческими немощами, свойственными его возрасту. Когда-то даже просто дожить до 87 лет было большим достижением. Теперь главное достижение – насколько Феликс контролирует собственную жизнь. Когда он начинал геронтологическую практику, невозможно было даже представить себе, чтобы восьмидесятисемилетний старик с таким шлейфом болезней, как у него, мог вести независимую жизнь, ухаживать за женой-инвалидом и к тому же продолжать научную работу.

Отчасти Феликсу просто повезло. Например, у него не так уж сильно ухудшилась память. Но, кроме того, он хорошо знал, как нужно строить свою жизнь в преклонном возрасте. Цель его была скромной: добиться, чтобы его жизнь была по возможности достойной, насколько позволяют медицинские знания и индивидуальные особенности его организма. Поэтому он откладывал деньги, не стал выходить на пенсию слишком рано – и в результате у него не было серьезных финансовых ограничений. Он поддерживал сеть социальных контактов и избегал одиночества. Следил за весом и состоянием костей и зубов. И заранее нашел наблюдающего врача, который разбирался в геронтологии и помог пациенту сохранить независимость.

Я спрашиваю профессора-геронтолога Чеда Баулта, что можно сделать, чтобы обеспечить достаточное число геронтологов – учитывая рост популяции пожилых людей. “Ничего, – отвечает Чед. – Уже поздно”. Чтобы стать специалистом-геронтологом, нужно время, а нам уже сейчас не хватает таких специалистов. За год диплом геронтолога получают в США менее 300 врачей ^[52] – и этого не хватает даже на то, чтобы заполнить вакансии докторов, уходящих на пенсию, не говоря уже об удовлетворении растущих потребностей в ближайшие десять лет. Нужны нам и психиатры-геронтологи, и медсестры с геронтологическими знаниями, и социальные работники – и их тоже очень мало. Такое же положение наблюдается и за пределами Соединенных Штатов. Во многих странах оно даже хуже.

Однако Баулт полагает, что у нас еще есть время для другого маневра: он бы направил геронтологов обучать всех врачей и медсестер общей практики уходу за престарелыми пациентами, чтобы геронтологи могли переложить на коллег часть нагрузки. Но и это непростая задача: у 97 % студентов-медиков в программе нет курсов по геронтологии, к тому же такая стратегия требует, чтобы общество платило геронтологам не столько за лечебную практику, сколько за преподавание. Но Баулт уверен, что в течение десяти лет организовать соответствующие курсы можно при всех медицинских институтах, сестринских училищах, школах социальных работников, предусмотреть их во всех учебных планах для интернов – было бы желание. “Надо что-то делать, – говорит он. – Жизнь стариков вполне может стать лучше”.

“Представляете, я до сих пор вожу машину, – говорит мне Феликс Силверстоун после нашего совместного обеда. – И очень даже неплохо”. Ему нужно съездить за несколько километров в Стаутон – купить Белле лекарства по рецептам, – и я напросился поехать с ним. У Феликса десятилетняя золотистая “тойота-камри” с автоматической коробкой передач; на спидометре – 39 000 миль пробега. Машина сияет чистотой снаружи и внутри. Феликс выезжает задним ходом со своего парковочного места, вплотную к которому стоят другие машины, и вот мы уже за воротами гаража. Руки у Феликса не дрожат. Сегодня новолуние, сгущаются сумерки, однако мы плавно катим по улицам Кантона, Феликс мягко останавливается на красный свет, в нужный момент включает поворотники, идеально маневрирует.

Признаться, в душе я был готов к катастрофе. Риск аварии со смертельным исходом у водителей старше 85 лет в три с лишним раза выше, чем у водителей-подростков ^[53]. Самые старые водители – самые опасные. Я вспоминал аварию, которую устроила Алиса, и о том, как ей повезло, что в соседском саду не было детей. За несколько месяцев до этого в Лос-Анджелесе судили Джорджа Веллера, который перепутал газ и тормоз и врезался на своем “бьюике” в толпу на фермерском рынке в Санта-Монике. Десять человек погибли, более шестидесяти были ранены. Джорджа Веллера признали виновным в убийстве по неосторожности ^[54]. Ему было 86 лет.