Путь Горыныча. Авторизованная биография Гарика Сукачева - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Марголис cтр.№ 6

А наутро меня вызвал какой-то местный начальник и сказал: «Я тебя сейчас отпускаю, но в течение двух недель ты должен ежедневно приходить сюда утром, перед пересменкой и разводом и мыть второй этаж отделения». И еще предупредил: «Сунешься во время Олимпиады в центр города – пеняй на себя. Если тебя повяжут, мы тебе оформим побег, а по совокупности всех твоих деяний загремишь в колонию года на три. Выпускаю тебя под свою ответственность». Хороший, в общем, мужик был».

А «повязать» тогда могли легко. Казалось, что к Олимпиаде в Москву согнали все советскую милицию (и не только милицию). Блок-посты стояли на каждом въезде в город у МКАД, машины с немосковскими номерами тормозили сразу, человеку без столичной прописки стать «гостем Олимпиады» тоже было проблематично, по улицам тут и там сновали милицейские патрули в белых рубашках и еще какие-то странные группы товарищей. «Да, ходили же кроме ментов еще и дружинники, и гэбэшники, переодетые в штатское. Но они просто вычислялись – все в одинаковых кепочках и бумажных куртках с олимпийским Мишкой. Были еще некие курсанты – тоже в мудацких кепках и спортивных трико…»

Полагаясь на свой опыт и удачливость, Гарик проигнорировал предупреждение «хорошего мужика» из милицейского отделения. Пришел домой, переоделся и тут же «рванул в центр» вместе с Ольгой, которую «всюду старался таскать с собой». Вечером на Пушкинской площади они познакомились с «ребятами из Германии и отправились с ними в «клуб дружбы». В олимпийские дни некоторые западные посольства открывали такие места прежде всего для своих соотечественников, приехавших в Москву. «Мы пили там немецкое пиво и общались, как могли. Чуваки, дежурившие на входе в клуб, думали, что я иностранец, и спокойно нас пропускали. Бундесам еще давали проходки на какие-то интересные олимпийские мероприятия. Туда мы не ходили, а в бар заглядывали регулярно. По утрам я мыл полы в тушинской ментуре, а вечером – пил пиво с немцами».

Кстати, в то лето двадцатилетний уборщик с международными контактами Сукачев находился на каникулах. В 1978-м его отчислили с последнего курса техникума, он «год отработал на заводе, а потом восстановился на тот же выпускной курс и осенью должен был опять идти учиться». Завершение учебы дополнило его контрастный жизненный опыт общением с женщинами-убийцами. «Дипломную практику я проходил на железной дороге в бригаде путейцев, состоявшей из женщин-зэчек. Бабы с изломанными судьбами. И тут я – молодой, губастый парень с хлопающими глазами очарованного странника. Сопляк, короче. Они в меня влюбились. Их было человек семь. А я, типа, бригадир. Хотя, конечно, главной у них была – паханша-рецидивистка. Дважды сидела за убийства, людей зарезала. И вот, как получка или аванс – между ними такие разборки происходили, драки, чуть ли не поножовщина в общаге. Я это знал и видел, как они бухали в такие дни. Горы пустых флаконов из-под «Розовой воды», «Тройного» одеколона валялись у платформ «Дмитровская», «Красный балтиец».

Так что я – стопроцентный маргинал, в классическом понимании этого слова. Не в уничижительном, как теперь, смысле – недалекий пэтэушник, а человек, способный находиться в любых социальных слоях, контактировать с ними и что-то приобретать от такого общения».

Однако визиты в милицейский «обезьянник» или инженерная практика в обществе «оранжевых баб, забивающих костыли» (как пел когда-то Юрий Шевчук), безусловно, не являлись для Сукачева самостоятельным выбором и необходимой «школой жизни». Он лишь вписывался в возникавшие обстоятельства и проходил сквозь них, как сквозь Тушинский район, следуя туда, где ему действительно хотелось быть. С появлением «Заката солнца вручную» на некоторое время основной «точкой» для Гарика стал упоминавшийся выше заводской клуб, где рулил Паша Кузин. Тем более что однажды там поселился странный молодой человек по прозвищу Сталкер, сегодня именующий себя Магоменом Тартаровичем Индиктионом. «Он был нашим ровесником, хиппарем, здорово рисовал, стихи сочинял и вообще сильно на нас повлиял», – считает Сукачев. «Сталкер – сын подруги моей мамы. Знаю его почти с пеленок, – говорит Кузин. – Когда знакомил его с «Закатом…», он был длинноволосый и худой, как палка. Я ребятам сказал, что какое-то время он здесь, на нашей «базе», поживет. Поначалу им это не понравилось. Но постепенно все сдружились. Сталкер постоянно присутствовал на наших репетициях. Вскоре многие его тексты вошли в наш репертуар». Гарик, кстати, был такому соавтору только рад. По его собственному признанию, в качестве своих текстов он тогда еще «сомневался и порой их стеснялся». Настоящее имя Сталкера – Александр Олейник, и в начале 1980-х группе пригодились не только его стихи, но и участие в концертах. Был момент, когда Сталкер делал на сцене примерно то же, что другой хиппарь и его тезка – Александр «Фагот» Бутузов с «Машиной времени» в программе «Маленький принц», – читал стихи между песнями. То есть «играл поэта». В тот период у некоторых московских (и не только) команд появилась тяга к театрализации своих программ. «Закат…» эту тенденцию подхватил. Точнее, уже не «Закат…», а «Постскриптум», или «P.S.». Новое название группы придумал как раз Сталкер.

«У нас музыка тогда изменилась, тексты стали посерьезнее, – рассказывает Кузин. – На клавиши пришел Жора Джаноев – музыкант другого уровня. Он заменил Пашу Казина, который женился и от нас ушел. И гитарист вслед за ним тоже ушел, рыбалкой сильно увлекся. Ну, на фоне стольких перемен мы решили и название сменить. Сталкер предложил – «P.S. рок-бэнд». Нам подошло».

Наиболее памятный концерт, по версии Кузина, «Постскриптум» сыграл в первой половине 1980-го на западной окраине столицы – в Троице-Лыково. «Там в чистом поле небольшой клуб стоял, мест на 250. Мы туда предварительно съездили, договорились с директором о выступлении, дату согласовали. Вроде все ничего, только пианино там оказалось плохое. Решили привезти из нашего клуба. С четвертого этажа его стаскивали и туда же потом затаскивали. Я под такой выезд автобус нашел. Натурально снял рейсовый автобус, и мы на нем поехали со всеми инструментами. Билеты тоже я печатал. Могли, конечно, «запалить» с этим предпринимательством. Но раздавали-распродавали в основном по знакомым. «Стукачков» не попадалось. Особенно много я у себя в НИИ распространил. А там почти одна молодежь была – все, как и я, от армии скрывались. В общем, аншлаг собрали. Хиппарей много пришло. Я, к слову, через четверть века в поезде встретил мужика, который рассказал, что был на том нашем концерте.

Мы настоящее шоу устроили. Со своим светом. Я сам паял лампочки какие-то, фильтры разные с помощью мамы добывал. Она работала в типографии «Молодая гвардия» и приносила оттуда всякие разноцветные прозрачные бумажки. Выступали со Сталкером. Как раз тогда он, кажется, был одет в странную белую рубаху и штаны, которые ему в психушке выдали, когда он там лежал. Каждая его поэтическая вставка заранее репетировалась. Получилась литературно-музыкальная нон-стоп композиция. Я даже запомнил один номер. Сталкер читал: «Я поэт, и пока я не спился, извините меня, Саласпилсы. Пока сердце грохочет и стынет, за молчанье простите, Хатыни. Ваши беды во мне негасимы, сам подобием стал Хиросимы…», после чего начиналось нечто типа органного вступления со страшными звуками синтезатора… В глубине сцены, как в большинстве советских ДК, висел киноэкран в мелкую дырочку. У меня все детство в доме отдыха прошло, и я такие экраны хорошо знал. Пришла идея – посадить за него Сталкера с микрофоном, поставить перед ним стол с горящей свечой, и, когда свет в зале выключили – на экране появился сталкеровский силуэт, декламирующий стихи. В общем, визуально-драматическая часть у нас получилась. А со звуком вышла полная ерунда. Барабаны, например, даже не подзвучивались». Кроме того, что доставала «Постскриптуму» для самодельной светоустановки Пашина мама, некоторые профессиональные технические аксессуары группа приобрела у хваткого директора «Машины времени» Ованеса Мелика-Пашаева. Пересечение «МВ» и «Постскриптума» получилось сколь странным, столь и значимым для молодых музыкантов. Во всяком случае, для Сукачева. Где-то в 1987-м, уже будучи лидером «Бригады С», Гарик признавался, как в пятнадцатилетнем возрасте впервые услышал Андрея Макаревича на магнитофоне и «был поражен и раздавлен». А вскоре он побывал и на концерте «Машины».