— Ваше сиятельство, — сказал он холодно сыну, — я надеюсь, вы в самом ближайшем будущем исправите ошибку и отомстите за позор поражения.
Но дону Фернандо не пришлось в этот раз отомстить. Через сутки неожиданно подул западный ветер, настала оттепель. Лед в лимане осел, растаял. И флот гёзов ушел с первым приливом в Энкхёйзен.
Словно по заказу, погода снова изменилась. Мороз закрыл за ушедшими ледяные ворота, лиман замерз во второй раз. Преследование стало невозможным и на кораблях.
— За них мне ответит Гарлем!.. — стискивая зубы, твердил дон Фернандо.
Гарлемские женщины
— Голубь, тетя Кеннау, я вам говорю — это голубь!..
Ветер трепал белокурые волосы девушки. Светлые глаза напряженно вглядывались в туманную даль.
Кеннау Гасселер, начальница отряда волонтерок, покачала головой:
— Тебе все мерещится, Эльфрида. Голубя перехватили испанцы. Третий день мы ждем ответа из-за озера, а его нет и нет… Ступай вниз, тебя сменит здесь Анна Дирк. Она заболела и не может сегодня работать на укреплениях.
Гасселер скорой, деловой походкой сошла со стены вала. Ей было уже под пятьдесят. Быстрая и решительная, она появлялась всюду.
Когда испанцы обложили Гарлем кольцом тридцатитысячной армии, Кеннау поняла, что местный гарнизон слишком ничтожен рядом с таким могучим противником. Она с утра до вечера ходила по домам, вербуя женщин в помощь мужскому населению. Кеннау умела найти простые, всем понятные слова, которые убеждали и молоденьких девушек и зрелых женщин бросать домашние заботы ради защиты города.
Эльфриду Бруммель она убедила не сразу.
— Я боюсь крови, тетя Кеннау… — говорила девушка со слезами. — Я не могу убить и цыпленка…
— А твой отец? Где он?
— Ах, я знаю!.. Знаю!.. — рыдала девушка. — И это терзает мне сердце. Отец такой добрый!.. Такой ласковый!.. И вдруг теперь… Нет, нет, он не сможет поднять руку на ближнего… Убийство — грех!
— Но разве убивать невинных не больший грех, Эльфрида? — спрашивала Гасселер. — Каждый из нас должен помогать защите города как сумеет: ходить за ранеными, носить камни и землю для починки поврежденных стен, готовить пищу солдатам, выдавать провиант, варить лекарства, подавать воду сражающимся, ободрять потерявших мужество… Посмотри на Кюрея. Нет юноши с более мягким и благородным сердцем, однако он уже записался в волонтеры.
Кеннау знала слабое место Эльфриды. Девушка вспыхнула и опустила глаза.
— Побольше бы таких, как он, и родина вздохнет свободно!.. Видала ты его эти дни?.. Лицо его стало еще прекраснее, ибо самоотверженность есть высшая добродетель и красота.
— Вы правы, тетя Кеннау… Но я его почти не вижу теперь… — прошептала Эльфрида печально. — Он совсем перестал бывать у нас…
— Тебе уже семнадцать лет, — продолжала Кеннау. — Скоро придет пора, и ты полюбишь человека… А что дашь ты ему в приданое?.. Трусливое сердце, умеющее только плакать?.. «Где ты была, подруга моя, — скажет он, — в дни общих бедствий?.. Ты сидела за прялкой и проливала бесполезные слезы. А я в это время истекал кровью на стенах родного города. Я защищал тебя от убийц и разбойников, а ты не подала мне тогда руки помощи. Так зачем ты зовешь меня теперь, когда жизнь снова стала цветущим садом?.. Ступай к такому же малодушному бездельнику, как ты сама, а мне нужна настоящая подруга, которая и в дни бедствий и в дни веселья одинаково верна мне!..»
— Я приду, тетя Кеннау, я приду… — шептала Эльфрида. — Я приду с сестрой Ирмой — она все время просится в волонтерки. Ей уже пятнадцать лет. Она говорит, что хочет отомстить за несчастных нарденцев.
Кеннау собрала отряд из нескольких сот женщин и привела их к начальнику гарнизона, командиру стоявшего в Гарлеме отряда гёзов Вигбольду ван Рипперда. Женщинам сразу нашлась работа. Испанцы начали бомбардировку в середине декабря. Крестовые ворота и ворота Святого Иоанна едва выдержали шестьсот восемьдесят выстрелов, направленных на них в первый же день канонады. Мужчины, женщины, дети — все работали день и ночь, исправляя повреждения.
Пятнадцатилетняя Ирма носилась как ураган, таская мешки песка, глыбы камня, впрягаясь в телеги с землей и церковными статуями, которыми заваливали проломы.
После трехдневной канонады испанцы пошли на приступ. Церковный набат гулко разнесся по городу, сзывая население на защиту городских стен.
Эльфрида, замирая от ужаса, бежала рядом с Ирмой.
Во главе отряда волонтеров они увидели капитана Кюрея. Он даже не взглянул в сторону девушки, торопливо пересекая соборную площадь. Эльфрида успела заметить только, что он остриг свои чудесные шелковистые кудри, которыми она всегда так любовалась. И от этого юноша показался ей старше, мужественнее… У нее защемило сердце от страха за него. Вспомнились страшные рассказы о Нардене.
Осаждающих встретили не только оружием. Женщины передавали из рук в руки камни, сосуды с кипящим маслом, с горячими углями, обмазанные смолой и зажженные обручи, и всё бросали вниз на головы испанцев.
Приступ был отбит. Дон Фернандо понял, что и впредь Гарлем не упадет к его ногам при первом звуке штурмовой трубы.
Ночью в городе стреляли из пушек, звонили в колокола, зажигали на валах сигнальные огни. Голубь принес наконец письмо с известием, что Оранский выслал Гарлему две тысячи человек с семью пушками и несколькими фургонами снарядов. Густой морозный туман стоял над местностью, и вспомогательные отряды могли заблудиться.
Кеннау не спала всю ночь. Ее мучило предчувствие беды. Она не сходила с колокольни церкви Святого Бавона, где поддерживала все время пламя. Высокий свинцовый шпиль, освещенный снизу, прорезывал ночное небо огненной стрелой, — солдаты Оранского должны были его увидеть, несмотря на туман.
Ночь прошла. Настал мутный рассвет. Смоляные бочки на валах, шипя, догорали, — помощь не появлялась…
К полудню разнеслась весть: стража южных ворот нашла переброшенную через стену отрубленную голову с надписью: «Это голова капитана де Коннинга, который уже в дороге с подкреплением доброму городу Гарлему». Разбитая, окровавленная голова смотрела на гарлемцев тусклым, мертвым взглядом… Надежда на отряд Оранского потеряна…
Эльфрида, уткнувшись лицом в подушку, проплакала весь день.
Ирма сидела подле сестры и с горящими от гнева глазами говорила:
— Ты глупая, Фрида, ты страшно глупая!.. Это же война!.. Ах, если бы у меня были такие кулаки, как у мясника Нальзоона, я показала бы этим подлым испанцам!.. Но ничего, ничего, я учусь стрелять… Скоро я буду попадать без промаха. Я отплачу за Гену, за Мартина, за всех…
Испанцы начали подводить к равелину
[56] перед Крестовыми воротами минные подкопы. Подземная атака велась правильными подступами. Рипперда немедленно отдал приказ строить новую стену.