— И Англия в отместку начала топить наши суда. А о Дании, Швеции, Ливонии и Пруссии больше думать не смей из-за их Лютера… Покойный император хоть и гнул нас в бараний рог, но все же понимал…
— …где мы ему золотые гульдены ловили! — сострил рыбник.
— Вот именно! — желчно подтвердил суконщик — И что Нидерланды только ремеслом и торговлей богаты. — Он взял поданную Бертой порцию дымящегося на тарелке гуся и принялся мрачно есть.
— Уж вы наговорили тут всяких страхов, — добродушно покачал головой веснушчатый сырник. — По-вашему, выходит, нам и дышать скоро нельзя будет свободно. А я полагаю: уедет король в свою Испанию, и станем мы себе, как прежде, жить-поживать…
— …и сыры катать! — громко фыркнул остановившийся на пороге второй комнаты студент и подмигнул Розе, пробегавшей мимо с полным блюдом сосисок.
— Ну что ж?.. И сыры катать, — невозмутимо подтвердил голландец. — Ничего тут смешного нет. Потому, действительно, ремеслом и торговлей всегда держались и будут держаться Нидерланды. Такая уж страна. Такая уж ее слава. Нам недаром она досталась, слава-то!.. Наши деды и прадеды не один день трудились, чтобы страну такой, какая она сейчас, сделать.
— Ой, знаем, знаем!.. — не унимался веселый студент. — Еще покойница прабабушка рассказывала дедушке, как наши предки с морем воевали, болота осушали, плотины возводили да города строили…
Взгляд студента упал на ван Гааля, сурово сдвинувшего бровь из-под черной повязки на глазу. Студент смутился и прошел к хохочущим в соседней комнате приятелям.
Суконщик неодобрительно посмотрел ему вслед и презрительно бросил:
— Вот посмотрим, что ты-то на своем веку выстроишь, долговязый, и сколько бочек до той поры высушишь! А из карт да пивных кружек с бабьими подолами немало, верно, плотин возведешь. А еще уче-ны-ий!..
— Это он не со зла, — махнул рукой добродушный сырник. — Молод, беззаботен еще. В голове смех, шутки. А сердце, думаю, золотое!
— Резвая молодежь пошла, что и говорить, — робко заметил Микэль и шепнул ван Гаалю: — Но наш мальчик не таков. Он хоть и не уступит иному ученому, а никогда слова дерзкого не скажет. А уж сердце…
Старый рыцарь насупился. Он тосковал по Генриху. Скоро король увезет племянника в Испанию. Придется ли еще увидеться им, последним из рода ван Гаалей?.. Годы дают себя знать, конец жизни близок. А дни бегут. Вот уже не первый год они в Брюсселе…
Ему надоело слушать «охи-ахи» торговцев, и он встал. Его тянуло к любимому занятию — осмотру оружия в подвалах Оранского. Хотелось к приезду принца привести все в образцовый порядок. Он попрощался с хозяйкой и чуть было кровно не обидел ее, предложив за угощение плату.
— Помилуйте, ваша честь, — приседала она на каждом слове, — ваш слуга — как родной мне. Не побрезгуйте, заходите почаще. Это же радость услужить такому доблестному рыцарю…
Почти на пороге его задержал молодой еще человек в темном бархатном кафтане, с густой шапкой волнистых волос.
— Простите, сударь, — сказал он. — Здешняя служанка сказала мне, что вы родственник его светлости принца Вильгельма Нассау-Оранского.
— Да, сударь, — отвечал с достоинством ван Гааль, — я имею счастье состоять в отдаленном родстве с лучшим представителем нидерландского дворянства.
На лице незнакомца появилась приветливая улыбка.
— А я имею честь быть лично известным его светлости, как маэстро — дирижер, музыкант и певец. Мое имя Якоб Бруммель из Гарлема. Его светлость рекомендовал меня королю. И мне предложили почетное место в капелле его величества. Но для этого я должен покинуть Нидерланды. А в Гарлеме у меня жена и две малолетние дочери. Своим отказом от столь лестного предложения, как место главного придворного музыканта, я боюсь оскорбить его светлость принца. К тому же его светлости нет сейчас в Брюсселе. Не дадите ли вы мне добрый совет, как мне поступить? Я слишком люблю родину, чтобы променять ее на деньги и почет.
Ван Гааль оглядел незнакомца с удивлением. Так благородно, по его мнению, мог рассуждать только настоящий рыцарь.
— Сударь, — ответил он торжественно, — его светлость по поручению его величества короля занят делами государственной важности и приедет не так скоро. Но я знаю, он поймет побуждения вашего сердца и не осудит благородный отказ.
Он раскланялся и вышел вместе с Микэлем из комнаты под веселый напев флейты.
— Слышал? — сказал он шагавшему рядом слуге. — Любовь к родине дороже всех земных благ.
— И то правда, ваша милость, — вздохнул Микэль и поднял умоляющий взгляд: — Зачем же отсылать мальчика в Испанию?..
Ван Гааль помрачнел и не ответил.
Суконщик из Лейдена скоро ушел, хмуро попрощавшись с собеседниками. Поднялись и сырник-голландец с рыбником.
Антверпенец заказал новую порцию двойного пива для своего унылого соседа.
— Напрасно, мой друг, сокрушаешься, — заговорил он вполголоса. — У каждого бывают временные затруднения.
— Но у меня семья! — с отчаянием отозвался ткач. — Маленькие дети, жена больная, старуха мать.
— Вот я и предлагаю помощь: ссудить деньгами на переезд в Антверпен. Только там и можно поправить дела. Самый богатый город в христианском мире. Реками и каналами связан с Германией и Францией, а с Англией — морем. На бирже иной раз сходится до пяти тысяч купцов со всего света.
— У меня долги…
Антверпенец усмехнулся:
— Какие уж в теперешние времена долги! Они останутся в Брюсселе.
Ткач посмотрел на него почти строго:
— Я, ваша милость, честный человек.
— Вот оттого я и не беспокоюсь, ссужая тебя деньгами. — Он не спеша поднялся и похлопал ткача по пальцам: — Золотые руки! И такие руки в Антверпене не будут без дела… Так до завтра, приятель. Приходи в мою здешнюю контору, договоримся окончательно.
Он расплатился с хозяйкой, степенно поклонился Якобу Бруммелю и вышел. Ткач остался сидеть с опущенной головой. Маэстро подошел к нему.
— У вас, я случайно слышал, затруднения? — спросил он участливо. — Не знаю, простите, вашего имени.
— Еще недавно меня знал весь город, не то что квартал, — бросил с горечью ткач. — Николь Лиар
[8] мое имя. Видно, в насмешку судьба мне его послала.
— В насмешку, говорите? Цыплят по осени считают. Не могу ли я вам быть полезен в чем-нибудь?
— Дайте лиар!
— Извольте! — И Бруммель положил монету на стол.
— Загадайте: орел или решка.
— Ну конечно, орел!
Ткач подбросил лиар, и оба склонились над столом.
— Ваша правда, орел! — почти выкрикнул ткач. — Так и быть по-вашему: еду в Антверпен искать счастья с богачом Снейсом. Прощайте, сударь, дайте руку на удачу. Спасибо: вы меня точно обновили. А лиар сохраните, может, он и впрямь счастливый.