Кофе на утреннем небе - читать онлайн книгу. Автор: Ринат Валиуллин cтр.№ 8

– Тяжёлый, это правда. Да и некому, в такую погоду, – улыбался я. – Осень! Какое пакостное время года однако, – попытался поддержать цинично настроение подчинённой Максим, понимая, что настроение испорчено вовсе не этой осенью, и он даже боялся предположить, какой. Но ему не хотелось лезть в её личное, тут со своим как бы справиться. Осенью хорошо быть семейным: ты крутишь фарш, она лепит пельмени. Идиллия. Совсем другое дело одиноким: она крутит хвостом, ты лепишь горбатого, а пельмени ждут вас в ближайшем ночном магазине, если дело до них дойдёт.

– Максим Соломонович, можно вам личный вопрос? – оторвала Катя меня от пельменей.

– Так рано?

– Вы всё время в окно смотрите, может, знаете, куда птицы подевались?

– На юг.

– А зачем?

– За тёплыми вещами. Вот, сделай бутербродов, создай настроение, – выложил он из пакета еду, усмехнулся сам себе, вспомнив о корзинке, и снова посмотрел на секретаршу.

– Откуда такое богатство?

– Так, наметал за ночь.

Катя не засияла, не прыгала от счастья, иногда мне казалось, что радоваться она не умела, вот она, настоящая русская сдержанность, скромность, достоинство, гордость, за которыми мы хотим научиться радоваться жизни. Чёрта с два, это менталитет, против него не попрёшь, из него выстроены крепости между нашим прошлым и будущим. Прошлое велико, будущее громадно, а настоящее всегда где-то между. Промежность, а не настоящее. Очаровать нас не так легко, как разочаровать, кем бы ты ни был: футболистом или президентом, рабочим или капиталистом, мужчиной или женщиной, сверху или снизу. А может, я преувеличиваю, как и всякое обобщение предмета, возможно, просто Катя стояла с другой стороны стекла, у неё была совсем другая осень, внутренняя. Она положила на поднос трофеи и развернулась, оставив на столе кофе и блеснув бёдрами, затянутыми в кремовую юбку, вышла из моего пространства.

Я вышел из кресла, взял в руки кофе и пододвинул к себе ногами окно, на его подоконнике стоял небольшой телескоп, который мне как-то подарили на день рождения вместе с переплавленным эпитетом Маяковского: «Если звёзды зажигают, почему бы не зажечь свою?» Я провёл пальцем по гравировке и посмотрел в глазок, на пороге стояла она, грустная и сутулая. Осень снова постучалась в самую душу. Она барабанила то дождём, то пыталась проникнуть в тепло порывами ветра, то скреблась высушенными листьями, словно это были письма, написанные ещё весной прекрасной незнакомке до востребования, но до сих пор непрочитанные.

Когда-то незнакомкой той оказалась жена, встретились они в сентябре, который явился последним совращением лета, когда листья уже начинают мёрзнуть, смущённые избытком любви, когда птицы уже оформляют шенгенские визы и сбиваются в стаи, когда утро бодрит, загоняя в метро работящих прохожих, когда все понимают, что эти этюды – походка танцевавшего лета, которой оно уходит. Он уже плохо помнил, что именно сказал той девушке, но видимо, что-то очень важное для неё, для её самолюбия, то, чего она давно не слышала, а может быть, даже никогда.

* * *

– Это было 14 сентября, в субботу, я гуляла одна в парке возле университета, перебирая под ногами листья, самые красивые из них собирала зачем-то в букет. Вдруг меня задержал один молодой человек, он спросил: «Никогда не видел женщин настолько душевных и тёплых. Что вас делает такой чувственной?»

– Ух ты, как неожиданно, – вздохнула Тома. – Ты, значит, с букетом, изящная вся, он галантный, как пальто из кашемира, я представила. И что же ты ему ответила?

– Я всегда на грани нервного срыва, – соврала Марина фразой, только что вырванной из книги. На самом деле она банально спросила: «Мы разве знакомы?»

– У меня тоже было как-то одно очень романтичное осеннее знакомство.

Марина не слушала. Она смотрела на Тому молча и думала, откуда у этой маленькой хрупкой, нисколько не примечательной женщины такой багаж личной жизни, и ведь ей нисколько не тяжело с ним ходить. В то время как всю её, Маринину, жизнь, можно было сложить в один ридикюль или даже в визитницу, где она смогла бы поглядывать из отделения для мелочи на кредитки лучшей жизни, а может быть, просто отпечатать одной фотографией в пропуске на работу, чтобы поздороваться с вахтёром и лечь обратно на дно к связке ключей от дома.

– Так вот, – не терпелось поделиться своей историей Томе. – Он пригласил меня в кино. Вы же знаете, что творится в голове женщины, когда к ней подходит симпатичный молодой человек?

– Не знаю.

– Ну, как же, она отключается, творить начинают совсем другие уголки тела. Он смотрел на меня, не отвлекаясь ни на искренность Билли Холидей, что звала нас в свою Америку сороковых, ни на свой «Гиннесс», который уже остыл в бокале.

Марина понятия не имела, кто такая Билли Холидей, но прерывать Тому, вспомнив, что «Гиннесс» вроде как сорт пива, не стала.

– Вечер его был посвящён одной. Некоторые, возможно, захотели бы посвятить ей жизнь, он нет, да и у меня не было столько времени для выяснения симпатий.

Я сидела за стойкой с махито. Он подсел и спросил напрямую:

– Я вам нравлюсь? – пододвинув в мою пользу вазочку с чипсами.

– Нет, – ответила спокойно и достала один сушёный листок картошки.

– Я так и знал, что вы согласитесь со мной прогуляться по осеннему лесу, – дыхнул он на меня и погрузил в кумар тёмного солода.

– По лесу?

– Да, пошуршать листьями.

– Вы с ума сошли, никуда я с вами не пойду. Тем более в лес. Тогда, знаешь, что он сделал? – посмотрела она заговорщицки на Марину. – Он сказал: «А не надо никуда ходить». И насыпал жёлтой листвы под наши ноги.

– Какой листвы?

– Чипсы.

– Странный, – не поняла находчивости того парня Марина.

– Чипсы похожи на листву сушёную и они шуршат, если на них наступить.

– Аа, забавно. И что ты ему ответила?

– Зачем я вам, у меня столько недостатков.

– Что-то я не заметил. Каких?

– Я красива. Я умна. Я кусаюсь.

– А потом? – посмотрела Марина на острые зубки Томы и представила, как та кусается.

– А потом мы пошли в кино.

– А вот я так и не научилась кусаться, – с грустью заметила Марина. «Может, поэтому уже давно не была в кино».

* * *

Солнце заходило ко мне, проведать, будто больного лучевой болезнью, то и дело открывая свою солнечную дверь и наполняя комнату ярким светом. Всякий кабинет чем-то напоминает палату: если ты работаешь с утра до вечера, ты, конечно, похож на больного, бесконечно ищущего пути выздоровления. Таким людям ничто, кроме работы, не доставляло большего удовольствия. Я к ним не относился, хотя у солнца было своё мнение на этот счёт, но по крайней мере я его ещё замечал. Ещё бы. Сила этой плазмы не сравнится по влиянию на настроение ни с какой комедией.