Именно это изречение и было написано на синих столбах и на синих воротах Белого города.
Свобода цены не имеет.
Люк тщательно перенес изречение на маленький планшетик, напоминающий тонюсенькое, гибкое стекло. После еще раз всмотрелся в знаки, пытаясь их запомнить.
Свобода цены не имеет.
Это значит, что свобода бесценна.
Для жителей и роботов Белого города и Бен-А-Эльси самым дорогим являлась их свобода.
Так странно…
Для Всадников пустыни, например, самым драгоценным являлся источник Живого металла, которым они владели. А драконы были всего лишь боевыми машинами, помогающими охранять этот источник и выживать. Боевыми машинами и членами семьи.
Драконы все-таки были слугами семьи, потому что они были способны на добрые отношения к людям.
Выходит, что такими драконов сделали в Белом городе? Это было задумано?
Кем?
Загадочным Тамагури-Таганом, правителем этих городов.
Это он создал удивительный кодекс свободы, единственный свод законов, который признавали в городах. Кодекс свободы содержал в себе права и обязанности всех: и людей, и роботов. Люди и роботы были равны в правах и обязанностях.
Они существовали вместе – люди и роботы. И они не воевали.
5
Люк так устал, что глаза слипались сами собой. Он закрыл просмотренный файл, прошелся по серверной, потянулся. Информация была интересной, и это было только начало.
Что случилось с двумя свободными городами? И как так вышло, что роботы стали врагами людей?
Множество файлов хранилось на Девятом сервере. Множество древних секретов, которые помогут справиться с надвигающейся – вернее, уже надвинувшейся! – Железной войной.
Но сначала надо поспать. Просто поспать, ни о чем не думая.
На дворе стоял ясный и теплый день – здесь, под куполом Белого города, не дули холодные ветры и не лился бесконечный ледяной дождь. Здесь было тепло, уютно и безопасно.
Поэтому Люк устроился на кресле, закрыл глаза и уснул.
Ему снилась Мэй, и душа его наполнилась горьким чувством совершенной ошибки. Только вот в своем сне Люк никак не мог понять, что же он сделал не так.
Глава 14
Мэй. Лучший ме ханик пустыни
1
Далекий океан казался бесконечной, непреодолимой дорогой. А жаркая пустыня – капканом, западней, поймавшей в свои сети. Светило превратилось в безжалостный костер, в огненную печь, уничтожающую все живое. И в ярких, беспощадных лучах песок сверкал, точно множество крохотных, неуловимых искр.
Песок искрился. Светило сияло. Далекое небо утратило свой цвет и стало белым раскаленным куполом.
Черная чешуя Тхана тоже раскалилась, и лишь глубокое седло оставалось более-менее приемлемым пристанищем, но и оно не укрывало от пустынного жара.
– Тханчик, миленький, ну открой глаза, – слабым голосом ныла Тигаки и гладила громадную машину по горячей чешуе. – Посмотри на нас. Мы же умрем тут в пустыне, Тханчик…
Мэй слушала это нытье, монотонное и до ужаса надоедливое, и молчала.
Говорить не хотелось, да и не было сил. Язык стал громадным и шершавым от жажды и прилип к зубам. Просто застрял во рту и не двигался, словно не желая тратить последние остатки драгоценной влаги.
Мэй сидела в седле, рядом с Тигаки и, закрыв глаза, снова и снова прокручивала в голове сцены недавнего боя. Люк атаковал их и чуть не убил.
Его Енси – его клятый паршивец Енси! – ударил крылом по сфере, а потом выпустил струю огня, желая их сжечь. И Люк видел, кто сидит в сфере, очень хорошо видел. Он опустился чуть ли не к самым прозрачным стенкам шара, и Мэй смогла рассмотреть его бешеные черные глаза. Люк глянул прямо на нее, и столько злости, столько готовности убивать было в его жутком взоре, что на миг показалось, будто это кто-то другой сидит верхом на Енси.
Кто-то другой, до ужаса похожий на Люка.
Ее Люк изменился, превратился в бездушного робота. Во Всадника, желающего убивать.
Что с ним случилось? А вдруг это уже не Люк, а биоробот, очень похожий на человека?
Роботы тем и отличаются от людей, что умеют убивать без сожаления, и совесть их не мучит, и любить они не умеют.
Роботы не умеют любить, и Люк превратился в робота и теперь уже не любит Мэй. И может ее убить, даже не дрогнув. Не остановившись, не ужаснувшись, не подумав и не пожалев.
Мэй крепче сомкнула глаза, пытаясь удержать слезы. Последнюю влагу, оставшуюся в ее организме.
Они застряли в пустыне, они сидят тут уже второй день. День, ночь и еще один день под беспощадным, убивающим все живое Светилом. На умирающем Тхане, на раскаленном желтом песке, сверкающем крошечными искрами.
И нет сил даже пошевелиться, чтобы что-то исправить.
Тхан смог уйти от преследования, но это стоило ему последних сил. Он улетел вглубь Камлюков, и океан остался где-то вдалеке, за тяжелым жарким маревом, за белым пылающим небом, за невидимыми горами и бескрайними барханами. Океан и долгожданный остров остались позади.
Обессиленный Тхан свалился в песок и остался лежать там, закрыв глаза, крепко сомкнув пасть и выключив все системы общения.
Мэй, Тигаки и новый знакомый Роган покинули сферу, которая под жарким солнцем превратилась в раскаленную сковородку, и теперь девочки сидели на спине громадного, черного и – судя по всему – мертвого дракона.
Облак и Хмус пропали, сгинули во время жаркой битвы, и эта потеря жгла сердце не меньше, чем предательство Люка. Лучше бы Мэй оставила Облака на острове. Сейчас бы у ее родных был дракончик, надежный помощник и защитник. А теперь Облака нет, и новорожденного Хмуса тоже нет.
И все из-за этого Люка! Из-за паршивца Люка!
– Тханчик, ты должен нас услышать, – продолжала ныть Тигаки.
Но ответа не было. Потому что все умирают: и люди, и роботы.
А без любви какой смысл жить?
Временами Мэй проваливалась в дремоту, и тогда ей снился Люк. Снились полеты под облаками, и Мэй ощущала тепло крепких ладоней любимого парня, чувствовала его дыхание около макушки, и родной голос управлял драконом, так просто и так радостно.
«Вперед, Енси!» – говорил Люк.
Мэй улыбалась и выныривала из радостных сновидений в жаркую реальность.
В реальности была пустыня. Только пустыня, и это казалось так правильно, так естественно и так верно. Жизнь без Люка будет пустыней. Жаркой, убивающей пустыней…