А дальше я могу сказать, перефразируя классика: всем хорошим во мне я обязан спорту. Комплексы, зажимы, экзистенциальные страхи и общая неустойчивость психики – все оттуда.
Я занимался в той конькобежной секции восемь лет, все сознательное детство. И это была история бесконечных факапов, как бы мы сейчас сказали. Одно время играл в «Динамо» такой футболист, Юрий Ковтун. Так вот я был еще хуже, только на коньках. Я до посинения участвовал во всех соревнованиях. Лед краснел от стыда, когда я выходил на старт. Я не выиграл ни одного забега. Да что там, я до финиша-то никогда не доезжал. Падал. Лед скользкий, а я на коньках, нарочно не придумаешь, правда же. Хотя нет, наговариваю на себя. Один раз, помнится, доехал я все-таки до финиша. Упал метрах в пяти от него и на попе пересек ленточку. Под овации тренера.
Мечтой всех конькобежцев в то время были не медали, как это может показаться, а комбезы. Так на нашем жаргоне называлась профессиональная спортивная форма для катания на беговых коньках – комбинезоны. Мне, как отстающему, комбеза не полагалось. Между тем, он был мне жизненно необходим. Комбез плотно прилегал к телу, подчеркивая выгодные выступы и утягивая невыгодные. В нем я мог без длинного сказочного квеста сразу превратиться из гадкого утенка в прекрасного лебедя, пусть и ненадолго, на время тренировки. И, самое главное, он давал мне шанс приблизиться к богине нашего ледяного олимпа, девочке в ослепительно белоснежном комбезе. Ей как будто было мало ослепительной белоснежности, и она вдобавок гордо несла на своих атласных бедрах две огненно-красные полоски по обеим сторонам.
В отсутствие комбеза я катался в советских алкоголических тренировочных с пузырями на коленках, в легендарных трениках. И в растянутом папином свитере, в котором он, по семейной легенде, ухаживал за мамой. Мне эта романтика никак не помогала, так как периодически коленки в пузырях цеплялись за полы свитера, и я падал, как мешок с картошкой. Другие тренеры плакали, глядя на меня. Хотя, возможно, их глаза слезились на морозе. Но мне казалось, что плакали. Ведь если представить себе эту картинку: вереница конькобежцев в сияющих на солнце облегающих комбинезонах мчится в закат, и в конце ребенок-алкоголик с пузырями на коленках, – каждый человек доброй воли заплачет.
Нельзя сказать, что я был совсем безнадежен. Однажды (то есть один раз за восемь лет) тренер меня похвалил. Это случилось уже ближе к окончанию моей фееричной карьеры. На тренировке мы ехали «змейкой» один за другим. Нас было человек десять. Мы готовились к очередным соревнованиям, отрабатывали забег на время. Тренировки конькобежцев, вообще-то, красивое зрелище, сродни древнегреческим мистериям. Вереница сексуальных спортсменов движется синхронно, в такт, на высокой скорости, как единое целое. Восхитительно! Но не в тот раз, потому что в тот раз тренер в воспитательных целях поставил в начало меня. Вторым. Это в моих-то трениках.
А первой в «змейке» блистала та самая девочка в белоснежном комбинезоне с двумя огненно-красными полосками на своих атласных бедрах. Я как уставился в ее затянутую в латекс старшеклассную попу на старте, так и не смог оторваться от нее до самого финиша. Так мы с ней вдвоем и проехали тренировочную дистанцию: она – в закат, и я – носом в ее зад. Вдвоем, потому что девица разогналась не на шутку, желая сбросить с хвоста нелепого придурка в трениках. А все остальные отстали. И время мы с ней показали какое-то недетское. Тренер тогда все щупал мне пульс, заглядывал в глаза. Боялся, наверное, что я врежу дуба. У меня и правда в тот момент перед глазами летали какие-то мухи посреди января. И еще стояли две огненно-красные полоски, естественно. Ну, они до сих пор еще у меня перед глазами стоят. Первый эротический опыт, никуда не денешься.
Я выжил, а тренер так впечатлился, что выдал мне подержанный комбинезон и отправил выступать на самые главные в году соревнования. Там я на первом же повороте упал и даже сумел порвать своими мощными спортивными ягодицами свой первый комбез.
И все-таки это история со счастливым концом. Нет, я не стал Скобревым. И нет, я не женился на той королеве латекса.
В конце своего последнего сезона в конькобежке я присутствовал на общем собрании. Тренер построил нас в коридоре спортшколы, на фоне кубков. И толкнул речь, отпуская с миром на летние каникулы. Также тренер провел церемонию награждения, торжественно вручив юным спортсменам значки со спортивными разрядами. Всем раздал. До единого. А нас там много собралось. Кроме меня.
У тренера в руках оставался последний значок. Он в задумчивости крутил и вертел его, не глядя на меня. И вдруг тренер сделал неловкое движение, значок выскользнул у него из пальцев, упал на пол, покатился по нему и прикатился прямо мне под ноги. Как в кино. Не в очень хорошем.
Я машинально поднял значок. На секунду замешкался, разглядывая его у себя на ладошке. Это был значок третьего юношеского разряда, самого маленького. Вся моя бесприютная клоунская карьера в спорте промелькнула у меня перед глазами. Тогда, в первом классе, я все-таки понял маму правильно. Это был цирк, попытка удержаться на ножах.
Я быстро опомнился и протянул значок тренеру обратно. Тот сделал движение рукой к значку, чтобы его забрать, но вдруг осекся и заметно обмяк, словно у него внутри лопнул какой-то туго натянутый канат. Тренер долго смотрел на мои алкоголические, выгоревшие за восемь лет на солнце треники, на гигантские градины слез, стоявшие в моих глазах. Потом вздохнул тяжело-тяжело, махнул рукой и сказал:
«А, ладно. Оставь себе».
Так я вошел в элиту мирового спорта.
54. Груша
Несправедливость по отношению к другим часто переносится труднее, чем несправедливость по отношению к тебе самому.
В нашей спортивной конькобежной секции ребята разного возраста пользовались одной большой раздевалкой спортшколы. И там, в этой уродливой миниатюре Советской армии, царила дедовщина. Двадцатилетние парни возвращались после срочной службы и кошмарили старшеклассников. Нас, среднюю школоту, не трогали.
Особенно страдал один парнишка. Они прозвали его Грушей за круглое лицо. Груша любил эту злосчастную конькобежку, много занимался. «Деды» часто унижали его в нашем присутствии. Гаденько, по-мелкому. Заставляли нюхать свои носки, выкидывали все его вещи в женскую раздевалку, вынуждали стоять в трусах, пока они сами не переоденутся. Скажу, наверное, страшную вещь: лучше бы били. Смотреть на это было невыносимо.
Больше других усердствовали два добрых молодца. Если их жертва и напоминал лицом грушу, то сами они – репу, простую, распаренную. В нее им так хотелось вломить каждый раз, когда они издевались. Эти двое недавно пришли из каких-то героических железнодорожных войск. Оба мужественно воевали с рельсами и шпалами где-то в Московской области. Две репы входили в число лучших воспитанников спортшколы. У каждого был первый взрослый разряд. Им доставалась самая лучшая амуниция. Репы щеголяли в ослепительно-белых новеньких комбинезонах с красными полосками на ляжках. Они напряженно соревновались друг с другом, кто первый получит звание кандидата в мастера спорта, заветный КМС. Вся спортшкола, да что там, все спортивные функционеры района следили за их противостоянием. Репы получали кубки и медали, а в перерывах между триумфами затыкали нос Груше своими носками. Так бывает.