В конце концов ее стул наткнулся на стену, отделявшую кухню от бельевой. Тогда Кот оторвала его от пола и, обогнув стол, засеменила к окну, которое в окружающем мраке представлялось ей едва различимым серым прямоугольником. Темнота, царившая снаружи, была лишь ненамного светлее темноты кухни.
Хотя Кот оставалось еще далеко до настоящей свободы – и еще дальше до настоящей безопасности, – она испытывала небывалый подъем и гордость, поскольку все-таки сделала хоть что-то. Головная боль, похожая на морские приливы и отливы, продолжала стучаться маленькими, но злыми волнами в лоб и правый висок, шею ломило, а распухший указательный палец уже давно превратился в суверенное королевство страданий. Кот была в толстых носках, однако ей все равно казалось, что ножные кандалы успели до крови содрать ей кожу на лодыжках, а левое запястье, на котором при попытке выломать спицы из спинки стула она содрала кожу, немилосердно щипало от пота. Суставы ныли, натруженные мускулы горели от перенапряжения, а сквозь левый бок словно протягивали иглу, заправленную раскаленной проволокой, но Кот все равно ухмылялась радостно и победоносно.
Оказавшись возле окна, она опустила стул на пол и села.
Когда лихорадочное сердцебиение немного утихло, Кот прислонилась спиной к подушечке и, все еще тяжело дыша, неожиданно для себя самой рассмеялась. Мелодичный, какой-то девчоночий смех вырвался у нее из груди, перемежаемый хихиканьем, вызванным отчасти радостью, отчасти – нервной разрядкой.
Отсмеявшись, Котай вытерла залитые потом глаза сначала одним рукавом своего хлопчатобумажного свитера, потом другим. Наручники на запястьях сильно мешали ей, но она все равно ухитрилась отбросить со лба свои короткие темные волосы, которые напитались потом и падали на него влажными острыми прядками.
Выпустив из себя весь заряд смеха, Кот краешком глаза уловила какое-то движение за окном и повернулась в ту сторону, радостно подумав: «Вапити вернулся».
Из окна на нее пристально смотрел доберман.
В разрывах туч сверкало несколько звезд, но луны не было видно, и пес казался мазутно-черным. Несмотря на это, Кот видела его довольно отчетливо, поскольку остроконечная морда зверя – черная с рыжими подпалинами – была всего в нескольких дюймах от ее лица и между ними не было ничего, кроме стекла. Взгляд добермана казался холодным и безжалостным, сравнимым разве что со взглядом акулы, которая смотрит на жертву неподвижными, стеклянными и совершенно равнодушными глазами. Неожиданно пес с интересом прижался мокрым носом к окну.
Протяжный вой, слышимый даже сквозь стекло, вырвался из пасти добермана; это был не испуганный скулеж и не требование внимания или ласки – это был свирепый вой, прекрасно сочетавшийся с горевшим в глазах зверя стремлением нападать.
Кот сразу расхотелось смеяться.
Доберман отпрянул от окна и пропал в темноте.
Кот слышала, как стучат его лапы по доскам крыльца, пока пес топтался у запертой двери, то соскакивая на землю, то снова возвращаясь. Теперь к высокому, протяжному вою добавилось негромкое сварливое урчание.
Потом пес снова показался в окне; уперевшись передними лапами в переплет рамы, он был сейчас почти на одном уровне с Кот. Увидев ее, доберман слегка сморщил нос и оскалился, обнажая влажно блестевшие клыки, но не залаял и не зарычал.
Должно быть, звон разбитого стакана и грохот опрокидываемого стола были слышны и на заднем дворе, они-то и привлекли внимание оказавшегося поблизости пса. А может быть, он уже давно стоит под окном, прислушиваясь к тому, как Кот проклинает свои цепи и кряхтит, сражаясь с тяжелой мебелью. И конечно, он слышал ее смех. Кот знала, что зрение у собак не очень острое, поэтому доберман вряд ли видел что-либо, кроме ее лица, и мог только догадываться о небольшом разгроме, который она учинила на кухне Вехса. Зато они обладали феноменально острым чутьем, так что, возможно, черная бестия уловила запах ее торжества даже сквозь стекло окна, – уловила и насторожилась.
Окно, возле которого сидела все еще прикованная к стулу Кот, имело около четырех футов в высоту и шести в ширину и состояло из двух раздвижных половинок. Навряд ли такое окно было предусмотрено с самого начала; скорее всего, оно было сделано во время сравнительно недавней модернизации дома, следы которой Кот успела заметить. Каждая из половинок была достаточно широкой, чтобы возбужденный доберман мог дорваться внутрь, разбив в прыжке стекло, и Кот подумала, что чувствовала бы себя в большей безопасности, если бы окно состояло из нескольких секций поменьше, вставленных в крепкую деревянную раму.
Но чего не было – того не было…
Конечно, Кот попыталась успокоить себя рассуждениями о том, что псы были выдрессированы охранять участок, а не штурмовать дом, но оскаленные зубы добермана, походившие в ночном мраке на серовато-белый жемчуг, сверкали что-то чересчур близко.
Эта широкая, но совсем не веселая усмешка почему-то мешала ей успокоиться.
Опасаясь сделать что-нибудь такое, что могло бы спровоцировать бестию на решительные действия, Кот выждала, пока доберман снова убрался от окна, и, наклонившись, подобрала длинную цепь, чтобы ненароком на нее не наступить. Прислушиваясь к тому, как пес топает за дверью и скребет лапами по крыльцу, она встала, приняв позу, вполне достойную Румпельштилцхена
[17]. В таком положении она обошла всю кухню, держась стен и отыскивая дорогу на ощупь – насколько это было возможно при двух скованных руках, в одной из которых она продолжала удерживать звякающую цепь. По пути Кот старательно шаркала ногами – больше, чем вынуждали ее оковы, – опасаясь наступить на осколки стакана и надеясь отшвырнуть их в сторону.
Оказавшись у дверей из кухни в гостиную, Кот нашарила на стене выключатель, но долго не решалась его повернуть. Оглянувшись через плечо, она снова увидела у окна бдительного добермана и пожалела, что не может остаться в темноте.
Но ей нужно было обыскать все кухонные ящики, поэтому свет она все-таки включила. При этом пес за окном вздрогнул и чуть присел, слегка прижав уши, но тотчас снова навострил их, нашел Кот взглядом и больше не выпускал.
Твердо решив не обращать на него внимания, Кот наклонилась вперед, насколько позволяли ей путы и стул на спине, и попыталась дотянуться до карабина, который соединял ее ножные кандалы с самой длинной цепью, некогда приковывавшей ее к тумбе стола и все еще захлестнутой за поперечины стула, однако и теперь – после того как ей удалось освободиться от стола – она не смогла даже дотронуться до запорной гайки.
Оставив безнадежные попытки, Кот повторила свой путь по периметру помещения, на ходу выдвигая один за другим ящики кухонной мебели и исследуя их содержимое. У телефонной розетки на стене она ненадолго замешкалась, не испытывая ничего, кроме разочарования. Если Крейбенст Вехс вел какую-то другую жизнь, в которой не было места его «рискованным приключениям», а была обычная работа и обычные отношения с сослуживцами и приятелями, значит у него мог быть и телефонный номер; следовательно, эта розетка не являлась мертвой, никуда не подключенной декорацией, позабытой прежними жильцами. Просто убийца спрятал куда-то аппарат.