– Я – что?
– После того как вы ошибочно набрали девятьсот одиннадцать и положили трубку, вы позвонили в справочную, как и собирались?
– Нет, я с минуту сидел и думал, что же я наделал.
– Вы целую минуту сидели и думали о том, что случайно набрали номер девятьсот одиннадцать?
– Ну, может, не целую минуту. Не знаю, сколько я сидел. Главное, не хотел вновь допустить ту же ошибку. Неважно себя чувствовал. Я же говорил, прихватило живот. А потом позвонила Розалин.
– Она перезвонила вам до того, как вы набрали четыреста одиннадцать?
– Совершенно верно.
– И после разговора с оператором, принимающим звонки по номеру девятьсот одиннадцать…
– Розалин.
– Да. После разговора с ней вы позвонили по номеру четыреста одиннадцать?
Звонки по номеру 411 были платные. Телефонная компания потом присылала отдельный счет. Если бы он позвонил по этому номеру, в телефонной компании осталась бы соответствующая информация.
– Нет, – ответил Билли. – Я почувствовал себя таким идиотом. И понял, что нужно выпить.
Фраза о выпивке легко и непринужденно слетела с языка, словно он и не пытался убедить их в том, что принял на грудь лишнее. Даже для него собственные слова прозвучали убедительно.
– И какой телефонный номер вы хотели узнать в справочной? – спросил Наполитино.
Вот тут Билли осознал, что вопросы копов более не связаны с его благополучием и безопасностью. В голосе Наполитино явственно чувствовалась неприязнь.
Билли спросил себя, стоит ли ему открыто признать, что изменение настроя копов для него не тайна, и спросить, чем это вызвано. Ему не хотелось, чтобы копы видели в нем виновного.
– Стива. Мне требовался телефонный номер Стива Зиллиса.
– Он…
– Он – бармен в таверне.
– Подменяет вас, когда вы болеете? – спросил Наполитино.
– Нет. Он работает во вторую смену. А в чем дело?
– Зачем вы хотели позвонить ему?
– Хотел предупредить, что я сегодня не вышел на работу, так что ему первым делом придется наводить за стойкой порядок, потому что Джекки сегодня работает один.
– Джекки? – переспросил Наполитино.
– Джекки О’Хара. Хозяин таверны. Он меня подменяет. С аккуратностью у него не очень. Все проливает, бутылки не ставит на место, так что бармену второй смены нужно как минимум пятнадцать минут, чтобы подготовиться к нормальной работе.
Всякий раз, когда Билли давал обстоятельный ответ, он чувствовал, как в голос проникает дрожь. И не думал, что это игра воображения. Не сомневался, что сержанты тоже слышали эту дрожь.
Может, у всех так звучал голос после продолжительного общения с копами. Может, ничего удивительного в этом и не было. Обычное дело.
А вот активная жестикуляция не была обычным делом, особенно для Билли. По ходу своих обстоятельных ответов он очень уж размахивал руками, не мог взять их под контроль.
В итоге, как бы невзначай, он сунул руки в карманы брюк. В каждом кармане обнаружил по три патрона калибра 0,38 дюйма.
– Так вы хотели предупредить Стива Зиллиса о том, чтобы он готовился наводить порядок за стойкой, – уточнил Наполитино.
– Совершенно верно.
– Вы не знаете телефонного номера мистера Зиллиса.
– Мне нет необходимости часто ему звонить.
Они еще не вышли на стадию допроса, но достаточно быстро к ней приближались. Невинные вопросы и ответы закончились.
Билли не понимал, чем это вызвано, разве что его ответы и поведение чем-то показались копам подозрительными.
– Разве телефона мистера Зиллиса нет в справочнике?
– Полагаю, что есть, но иногда проще набрать четыреста одиннадцать.
– Если только при этом четверка не становится девяткой, – заметил Наполитино.
Билли решил, что лучше промолчать, чем вновь называть себя идиотом, как он делал ранее.
Если бы их подозрительность возросла и они решили обыскать его, то нашли бы патроны, даже похлопав по карманам.
И ему оставалось только гадать, сможет ли он придумать убедительную ложь, объясняющую, с какой стати у него в карманах патроны. Пока в голову ничего путного не приходило.
Но он не мог поверить, что до этого дойдет. Сержанты приехали сюда, опасаясь, что ему может грозить опасность. Если следовало лишь убедить их, что у него все хорошо, они, конечно, уже уехали бы.
Что-то из сказанного им (или не сказанного) заставило их засомневаться в его искренности. Так что теперь ему нужно найти правильные слова, магические слова, и сержанты уедут.
Здесь и теперь он вновь столкнулся с ограниченностью словарного запаса.
И хотя реальность изменения отношения Наполитино вроде бы сомнений не вызывала, какая-то часть Билли утверждала, что все это выдумки, плод разыгравшегося воображения. В стремлении скрыть собственную озабоченность он утратил адекватность восприятия, где-то стал параноиком.
Он дал себе совет не суетиться. Не дергаться.
– Мистер Уайлс, вы абсолютно уверены, что именно вы набирали номер девятьсот одиннадцать?
Хотя Билли хорошо расслышал вопрос, его смысл тем не менее остался ему непонятен. Он не мог взять в толк, что стоит за этим вопросом, и, учитывая все то, что он им рассказал, Билли не знал, какого ждут от него ответа.
– Возможно ли, что кто-то другой, находящийся в вашем доме, набрал номер девятьсот одиннадцать? – гнул свое Наполитино.
На мгновение Билли подумал, что они знали о выродке, но потом понял. Все понял.
Вопрос сержанта Наполитино укладывался в стандартную полицейскую логику. Он хотел узнать у Билли следующее: «Мистер Уайлс, вы угрозами держите в доме женщину, а когда ей удалось освободиться на несколько мгновений и она успела набрать 911, вы вырвали трубку у нее из руки и бросили на рычаг в надежде, что соединения не было?»
Однако, чтобы задать столь прямой вопрос, Наполитино сначала пришлось бы сообщить Билли о его конституционном праве молчать и отвечать на дальнейшие вопросы в присутствии адвоката.
Билли Уайлс стал подозреваемым.
Уже стоял на краю пропасти.
Никогда раньше Билли не приходилось столь лихорадочно перебирать варианты, рассматривая все за и против, отдавая себе отчет в том, что каждая секунда промедления с ответом усугубляет его вину.
К счастью, ему не пришлось имитировать изумление. Челюсть отвисла сама по себе.
Не доверяя своей способности убедительно изобразить злость или даже негодование, Билли вместо этого сыграл искреннее удивление: господи, вы же не думаете?… Вы думаете, что я… Святой Боже. Да я последний из тех, кого можно принять за Ганнибала Лектера.