— И то только в том случае, если приказ — преступный, но тогда и тот, кто его отдал, — преступное командование. Именно так проводили Нюрнбергский процесс: сперва доказали, что приказы нацистского руководства были заведомо преступные и что отдававшие их и исполнявшие знали это. А уже затем доказывали факт отдачи и исполнения уже квалифицированных как преступные приказов отдельных фигурантов. А приказ не выполнить… Мог, конечно, только согласно Уставу в случае отказа командование имело право применить оружие против моей группы. Например, вызвать вертолеты и уничтожить нас всех вместе с боевиками. И была бы ты вдовой, а Васька сиротой. Где она, кстати? — отвлекся от рассуждений Максим.
— Я ее к подружке отпустила, — ответила Ленка, подошла к окну, поправила занавеску. И подозрительно долго возилась там, и Максим увидел, как она трет глаза.
— Лен, уезжайте, пожалуйста, — тихо попросил он, — завтра же. Все равно мы тут не останемся. А недели через две, когда все закончится, я к вам приеду. За мной шли сегодня, трое. Хорошо, что я их заметить успел, ушел. Но это ненадолго, все равно найдут. Уезжай, очень тебя прошу, — глядя в спину жены, повторил Максим.
— В Александров? — полуутвердительно произнесла Ленка слегка гнусавым голосом, и у Максима отлегло от сердца. Согласилась, наконец-то. Билеты надо взять сегодня же и на ближайший поезд, соберутся они быстро…
— Ну да, куда ж еще. Ваську пока в школу пристроишь, а там и я подъеду… — начал по привычке планировать последовательность действий Максим. Но рано радовался — Ленка развернулась рывком, подошла к креслу, оперлась на подлокотники и, глядя мужу в глаза, прошептала громко:
— Я тебя тут одного не оставлю, понятно? Уедем все вместе — ты, я и Васька. Все, не спорь. — Ленка схватила пригревшуюся на коленях Максима Феклу, прижала к себе и выбежала из комнаты. Только крикнула напоследок: — А если с тобой что-то случится? Если они… — и замолчала, грохнула кухонной дверью.
— Разберусь как-нибудь, — сам себе ответил Максим, — в первый раз, что ли.
Вот и поговорили, называется, только до слез любимую женщину довел и напугал еще больше.
— Согласно вашему отчету ваша группа направлялась лишь для досмотра проезжающих машин, — торопливо, проглатывая слова, говорил защитник, — а фактически вы направлялись в засаду с правом уничтожать любые движущиеся автомобили. Я правильно понял?
Очень подвижный невысокий человечек с белыми ресницами и редкими бесцветными волосами вцепился зубами в кусок пиццы и требовательно смотрел из-под очков на Максима, ожидая ответа.
— Да, верно. Никаких блокпостов вокруг села не было, через полчаса выяснилось, что и функции по досмотру проезжающего транспорта возложены на меня. Я там и за вэвэшников был, за милицию, и за дэпээсников. Это уже не засада была, а черт знает что… А о каком отчете речь? Я не писал ничего подобного, — вяло, почти безразлично проговорил Максим. В судебном заседании объявили перерыв, и Максим с адвокатом коротали время в небольшой пиццерии. Еда отвратительная, кофе быстро остыл, но Максиму было на это наплевать. Он жевал куски резиновой пиццы, не чувствуя вкуса, — первая половина дня просто выбила его из колеи. Он отчетливо понял, что будет сделано все, чтобы обвинить его в преднамеренном убийстве мирных граждан. Множество фактов — явных и скрытых — говорили, вопили об этом, и Максиму хватило своей минимальной правовой подготовки, чтобы быстро сделать единственно верный вывод о том, чем все закончится. Но активно, аргументированно защищаться мешало одно неуместное, лишнее чувство, скорее рудимент. «Так не бывает, они не могут так поступить, это происходит не со мной, не здесь и не сейчас», — Максим непроизвольно думал только об этом. И вот очередные грабли врезали по лбу — в материалах дела всплыл липовый отчет. Максим прекрасно помнил, о чем писал тогда, в первые часы после возвращения с задания. И о том, что группа могла лишь досматривать машины, там не было ни слова. Он сообщил о том, что в районе находилось гражданское население, которого там быть просто не могло. А оно было и спокойно перемещалось — ездило, ходило. Максим быстро сообразил, что оказался в центре очередного бардака, поэтому действительно все прошедшие ранее машины лишь обыскали и отпустили. Но та «Нива» мчалась напролом, не реагируя на приказ остановиться. Пришлось стрелять, убитыми оказались «мирные жители», которых там и близко быть не должно. Получается, что подставил руководство, за что и огребает теперь за себя и за того парня.
— И что, подпись под отчетом тоже моя? — Максим уже заранее знал ответ, спросил просто так.
— Да, только… — защитник посмотрел по сторонам, перегнулся через столик, прошептал трагически: — Мне кажется, это подделка, я вашу подпись знаю, не похоже…
Толку-то, все уже решено. Воскресни те убитые «крестьяне» и свидетельствуй они в пользу Максима — это делу не поможет. Надежда только на присяжных — они, похоже, поняли, что дело нечисто, и крайним делать Максима не торопятся. Ну, и защитник тоже почти молодец, не боится уже этих «родственников», лихо осадил парочку особо резвых, хоть и шарахался от них поначалу. Ладно, надо идти, вторая часть марлезонского балета скоро начнется.
«Родственники», похоже, никуда не расходились во время перерыва, Максиму казалось, что табор так и живет здесь, в тесном и душном зале. После свежего сырого воздуха вонь в помещении почти сбивала с ног. Максим следом за адвокатом пробирался к своему месту, когда почувствовал, как кто-то схватил его за полу ветровки. Пришлось остановиться, обернуться. Жирное, с кривым носом, закутанное в черные тряпки существо — язык не поворачивался назвать его женщиной — крепко держало Максима. Он попытался высвободиться, но грязные пальцы с обломанными ногтями не разжимались. Ткань треснула, чудовище довольно ухмыльнулось, приподнялось в кресле и поднесло к лицу Максима кривой указательный палец:
— По нашему закону вас накажем, сами накажем… — с трудом разобрал Максим несвязные, произнесенные с жутким акцентом слова. Старуху поддержали соплеменники, одобрительный рев усиливался, и в нем Максим отчетливо различал угрозы.
— Жену свою береги и дочь! Красивая девочка, у меня таких давно не было, — протявкал из толпы кто-то, его слова пропали в дружном общем ржании. Максим, плохо соображая, что делает, рванулся на голос, но его уже тащили назад.
— Не надо, прошу вас, — тщедушный адвокат Максима вцепился в своего подзащитного обеими руками и ехал за ним по полу, как на буксире, — не здесь, только не здесь, пожалуйста…
Эти слова немного отрезвили Максима, заставили остановиться. Прав адвокат, не здесь. Страх за близких и отвращение затмили разум, но сказанное защитником подействовало, вернуло способность сначала рассуждать, а уж потом действовать. Максим сжал запястье чудовищной бабы, слегка вывернул его, заставил страшилище разжать клешню. Потом отпустил, пошел следом за адвокатом, вытаскивая на ходу из кармана платок. Вытер ладонь, уселся на свое место, не слушая визгливых криков за спиной.
— Максим, ну что вы. Так нельзя, — выговаривал ему как ребенку защитник и повторил уже вполголоса: — Только не здесь. Я бы и сам с удовольствием… если бы мог…