Боясь разоблачения, я всячески старался исказить его представление о себе. Считал такую предосторожность полезной, продиктованной необходимой дальновидностью. Ведь мало создать неправильное представление о себе, надо, чтобы это представление было неверным лишь в определенных пунктах и в определенном смысле. Словом, задача состояла не в том, чтобы создать о себе искаженное представление, противоположное тому, какое должно быть на самом деле, нужно, чтобы мои приемы позволили Артазу уверовать – мальчик Фароат чудесным образом обрел божественное благословение и по праву сейчас именуется пазакой и маста марману! И до этого момента я считал, что справился. Правда, сейчас полагаю, что справился лучше, чем хотел: Артаз видит во мне лишь того Фароата, который стал его зятем. А значит, мое возвышение считает своей заслугой. Ну что же! Пусть так и будет! Отчасти и это верно. А в его досье я теперь впишу новые факты. И теперь буду опасаться, чтобы жажда власти не толкнула старика на действия, несущие для меня угрозу…
* * *
Над мертвенно-бледными холмами нависают сизые облака дыма. Людей вокруг так много, что Авасию и Лиду пришлось спешиться. И теперь только я вижу белое пятно большого шатра предводителей этого войска. Мы медленно пробираемся к цели, пока без окриков и ссор. Наверное, облачение моего коня, яркий кафтан и блеск золота на мне служат своеобразным пропуском через толпу.
Воины вокруг пьют вино, едят мясо, совокупляются со своими женщинами прямо у костров, играют в кости, и вдруг в какой-то момент на лагерь обрушивается тишина. По крайней мере, вблизи нас. Это связано с появлением троих вооруженных сколотов. Они ведут молоденького тавра, простоволосого и босого. Я без раздумий решаю, что конвоируемый пацан из южан-горцев. Как-то на рынке Ольвии обратил внимание на непохожих на греков и скифов людей. Выяснилось, что черноволосый и мелкий народец эллины называют таврами.
Четверо бредут не торопясь, часто останавливаются, а сколот поднимает над головой акинак и что-то выкрикивает. Все оставляют свои дела и внимательно смотрят на идущих воинов и тавра. Я не могу разобрать, что именно кричит сколот, и спрашиваю у Авасия:
– Что происходит?
– Наверное, юноша проворовался. Украл меч и попался… – предположил мой телохранитель.
– И что ему за это будет?
– Отрубят голову, – ответил, опередив Авасия, Лид.
Фароат тут же подкинул свое воспоминание, как за кражу козы молодого воина изгнали из Ильмека. И свое чувство ужаса и отчаяния, когда сам он представлял дальнейшую судьбу воришки. Одиночке в степи и лесах Скифии, по его мнению, не выжить: каждый может такого обидеть, в лесах дикие звери, а в степи меланхлены.
– Убивать его не станут. Изгонят, – сказал Фароат, пока я размышлял.
Лид тут же обмолвился:
– Пропадет он без рода и племени…
* * *
У шатра предводителей номадов стояла стража вооруженных сколотов. Впрочем, меня и Авасия они пропустили без разговоров. Мы поднялись на холм пешком, оставив у его подножия лошадей под присмотром Лида.
В шатре было сумеречно. Пахло каннабисом и вином. Причудливые тени плясали на коврах и шкурах, которыми был выстелен пол и украшены стены. У горящего в центре шатра костра сидело пятеро воинов. Точнее, сидели они у огромного бронзового котла, в котором тлели угли, и язычки пламени появлялись не часто. В один из таких моментов вспышки огня я разглядел людей и у стен. Правда, не сразу понял, чем они там занимались, и сосчитать их не пытался. Я старался обнаружить среди сидящих у котла Гнура, но роксолана среди них не было.
Широкоплечий силуэт отделился от стены и материализовался передо мной уже предводителем номадов. Он пристально вглядывался в мое лицо и опередил меня на мгновение. Не успел я открыть рот, чтобы поприветствовать его, как услышал:
– О, молодой сколот пожаловал! Скольких воинов ты привел?
В его глазах плясали смешинки. Роксолан был навеселе и одурманенный каннабисом. Может, он хотел поглумиться, хотя это вряд ли. Скорее всего, он не ожидал услышать от меня какой-то большой цифры, думал, что я привел десяток, а может, и два оборванцев, и намеревался пошутить по этому поводу. Я же, скромно потупив глаза, ответил:
– «Ро» и «ни» всадников с заводными лошадями, – в качестве единиц счета использовал буквы греческого алфавита, обозначавшие сто и пятьдесят. «Ро» писалась как русское «р», а «ни» – как латинская буква «v». Премудростям эллинского счета я обучился в Ольвии у купца Аристида.
Роксолан молчал, наверняка удивился, не ожидал от меня такого ответа. Я извлек из-за пояса массивный золотой браслет с головками баранов на концах и протянул его Гнуру:
– Позволь и мне отблагодарить тебя!
За что, я благоразумно умолчал. Пусть считает, будто я отдарился за кинжал. На самом деле мне хотелось выглядеть в его глазах преуспевшим не только в найме воинов, услуги которых предстояло оплатить самому Гнуру.
Я надеялся встретить в этом шатре любовь всей своей жизни, мою русоволосую красавицу. Точнее, пока не мою! Возможно, та девушка приходилась родственницей Гнуру или кого-нибудь из его близкого окружения.
Роксолан взял из моих рук браслет и закричал:
– Огня! Огня мне!
Метнулись, отделившись от стен, тени, и сразу несколько человек подожгли факелы, осветив все вокруг. Пока Гнур рассматривал подарок, я всматривался в лица людей, лежавших и сидевших у стен. Среди них были женщины, и мне сразу стало понятно, чем они занимались. Изнуренные любовью, они лежали там, не пытаясь прикрыть белеющие груди и ноги.
Будто очнувшись от странного сна, стряхнув радостное наваждение, я всматривался в свое внезапное увлечение трезвеющими глазами и думал, думал…
Любовь – опасная штука. Она приходит тайком, чтобы изменить нашу жизнь. Я думал, что люблю, но то была просто страсть, хотя до этого момента я верил, что это любовь. Похоть-обманщица выворачивает наши жизни, пока все не становится неважным, кроме людей, которых, как нам кажется, мы любим. И каков итог? Я вижу свою любовь в объятиях бородатого мужика, не обратившего никакого внимания, как напряглась его пассия, встретившись со мной взглядом. Пока я смотрел, сколот увлеченно тискал грудь русоволосой красавицы, а я стоял и не мог отвести от них взгляда.
Наверное, вид у меня стал достаточно растерянным и жалким – сочувственно глядя свысока, Гнур насмешливо посоветовал:
– Убей ее или его…
Как он догадался?! Я мельком бросил взгляд по сторонам и понял, что все они смотрят на меня, и, как Гнур, многие понимают, что сейчас произошло. Странная тревога охватила меня, и помимо воли она росла и росла. Как же я мог так утратить контроль?! Мало ли что может произойти теперь – неожиданные кирпичи случайностей то и дело сваливаются беспечным на головы! Приготовившись отразить насмешливо-сочувствующий взгляд Гнура, я глумливо улыбнулся и, стараясь напустить в голос беззаботность, заявил: