Биология добра и зла. Как наука объясняет наши поступки - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Сапольски cтр.№ 142

Полученные данные о действии родственного отбора предполагают, что животные как-то умеют определять степень родства. Как им это удается?

У некоторых видов имеется врожденное узнавание. Возьмем, к примеру, мышь и посадим ее в центр площадки. С одной стороны площадки будет находиться неродственная ей самка, а с другой – ее сестра, но из другого помета, с ней наша мышь никогда не встречалась. В итоге мышь отправится к сестре и проведет с ней больше времени, предположительно признав в ней родственницу.

Как это работает? У каждого грызуна имеется свой индивидуальный запаховый паспорт, формируемый генами т. н. главного комплекса гистосовместимости (ГКГ). Этот генетический комплекс производит исключительно разнообразный и изменчивый набор белков, который и составляет индивидуальную подпись каждой особи. Сначала это явление изучали иммунологи. По идее, что делает иммунная система? Она должна отличить свой организм от оккупантов, т. е. отделить «я» от «не я», а затем атаковать чужаков. Каждая клетка организма несет уникальный ГКГ-белок, и если этот белковый пароль не будет вовремя предъявлен, то стоящие на страже иммунные клетки атакуют неопознанную лазутчицу. Также белки ГКГ входят в состав феромонов, слагая уникальный индивидуальный запах.

Именно с помощью этой системы определяется, что сидящая вон там мышь – это Джон Смит. И как же тот, кто бегает в неведении по площадке, узнает, что Джон Смит ему родня? Чем ближе нам родственник, тем больше похожи наши гены, а следовательно, и индивидуальные запахи. Обонятельные нейроны мыши содержат рецепторы, которые сильнее всего реагируют на запах собственного ГКГ-белка: если обонятельный нейрон возбудился в полную силу, значит, мышь нюхает свои подмышки. Если возбуждение лишь чуть-чуть понижено, значит, она чует близкого родственника, еще больше снижается – это запах дальнего родственника. А если нейрон вообще не возбуждается (хотя этот белок ГКГ активирует и другие рецепторы в обонятельных нейронах), то это подмышка бегемота ^[306].

Запаховая идентификация родственников – явление изумительное. Вспомним из главы 5, как отрастают нейроны в мозге взрослых особей. У крыс беременность запускает нейрогенез в обонятельной области. Но почему именно там? А потому, что запаховое узнавание нужнее всего, когда требуется распознать своих новорожденных. Если нейрогенез не происходит, то нарушается материнское поведение ^{561}.

Можно узнать родственников с помощью других – врожденных, сенсорных – подсказок. Как мне определить, какого из малышей кормить? Того, кто пахнет моей вагинальной жидкостью. С каким малышом повозиться подольше? С тем, который пахнет маминым молоком. Многие копытные животные используют такие подсказки. И у птиц имеются свои сигналы. Как мне, птенцу, узнать маму? По той песенке, что я слышал, пока сидел в яйце.

Есть виды, которые определяют родственников путем нехитрых умозаключений. Я думаю, что самцы павианов для этого прикидывают вероятности: «Какой процент своего эструса эта мамочка провела со мной? 100. Прекрасно, значит, это мои дети, буду вести себя соответственно». И мы таким образом доходим до вида с самой вдумчивой стратегией поведения, т. е. до нас самих. Как мы узнаем, кто родственник, а кто нет? Способами весьма неточными, зато с интересными последствиями.

Начнем с распознавания ложного родства – это давнишний теоретический вопрос. Пусть вы взяли себе за правило сотрудничать (действовать в согласии) с индивидами, у которых есть определенная черта сходства с вами. Это будет способствовать передаче копий генов в том случае, если вы являетесь обладателем гена со следующими свойствами: а) он генерирует эту конкретную черту сходства; б) он проявляется у других; в) он заставляет вас кооперироваться с другими носителями данной черты. Такова сокращенно-упрощенная схема родственного отбора.

У Гамильтона размышления на эту тему вылились в описание т. н. эффекта зеленой бороды. Вот есть индивид с геном, который кодирует рост зеленой бороды и одновременно склонность к кооперации с другими зеленобородыми. Тогда в обществе индивидов с бородами других цветов зеленобородые будут благоденствовать ^{562}. Следовательно, «необходимым условием для появления альтруизма являются генетическая связанность в локусе альтруизма (читай, существование многофункционального гена зеленобородости) и наличие этого качества у неродственных особей» ^{563}.

Гены зеленобородости существуют на самом деле. Так, дрожжи формируют скопления «дружественных» клеток, при этом «в друзьях» могут оказаться не идентичные клетки и даже не близкородственные. Для того чтобы войти в коллектив, нужно иметь ген, которым производится специальный склеивающий поверхностный белок; его молекулы приклеиваются друг к другу, соединяя «неродственные» клетки ^{564}.

Люди тоже демонстрируют эффект зеленой бороды. Мы при этом не сходимся во мнениях, что считать зеленой бородой. Если рассматривать ее узко, то мы приходим к парохиализму. Включите сюда враждебность ко всем, кто не имеет зеленой бороды, и придете к определению ксенофобии. Сделайте зеленую бороду признаком, по которому особи причисляются к нашему виду, и вот у вас готово описание глубокого смысла человечества.

Итак, мы теперь знаем, что курица нужна яйцу только для производства следующего яйца, что гены ведут себя эгоистично и что мы с радостью пожертвуем собой ради двух братьев или восьми кузенов. Все вертится вокруг конкуренции, стремления особей или родственных групп оставить потомкам побольше копий своих генов, обогнав в этом всех других, став более приспособленными, т. е. достигнув большего репродуктивного успеха ^[307]. Всё, да не всё. Для эволюции поведения не обязательно, чтобы конкурент был повержен в прах.