У скотоводов поддерживается культура чести. Про нее мы уже знаем из главы 7: этой культуре свойственны учтивость, благовоспитанность, гостеприимство, особенно по отношению к уставшим путникам, потому что кто, как не кочевники, и есть уставшие путники? А кроме того, культура чести предполагает месть за оскорбление семьи, себя, клана, если же этого не сделать, то репутация будет потеряна. Они отобрали у тебя верблюда и ты никак им за это не отомстил? Тогда они придут завтра и заберут все стадо, да еще твоих жен и дочерей прихватят
[259].
Мало какие лучшие и худшие человеческие деяния можно истолковать с позиций культурных традиций, скажем саамов, бредущих за своими оленями по Северной Финляндии, или масаи, пасущих коров в Серенгети. Напротив – здесь уместно говорить о культурах чести, а они характерны для Запада. «Культом чести» обычно обосновывали действия сицилийской мафии, всплески насилия в сельской Ирландии XIX в., а также причины и следствия карательных убийств, которые практикуют городские бандитские группировки. Все это происходит в условиях борьбы за ресурсы (включая и такой неожиданный: за кем останется последнее слово в случае вендетты), а также при отсутствии сдерживающих сил закона и централизованной власти: если в подобных условиях не ответить на оскорбление, то от авторитета не останется камня на камне, причем расправа с обидчиком обычно сурова. Самым известным примером такой культуры является американский Юг, не раз описанный в книгах, научных журналах, многократно становившийся предметом обсуждения на разнообразных конференциях, темой курсовых работ и диссертаций. Начало значительной части этих исследований положил Нисбетт
{486}.
Гостеприимство, галантность по отношению к женщине, упор на внешние приличия и этикет уже давно ассоциируются с Югом
[260]
{487}. Кроме того, на Юге традиционно почитались традиции, заветы отцов, идеи продолжения рода: в аграрном Кентукки в 1940-х гг., например, 70 % мальчиков давали имя отца, а на Севере этот показатель намного ниже. У южан поругание чести одного члена семьи незамедлительно распространится на всю семью, клан и территорию проживания семьи. А если к этому присовокупить невысокую мобильность южан, то получится война кланов. Например, к тому времени как в 1863 г. Хэтфилды и Маккои
[261] затеяли свою тридцатилетнюю междоусобицу
[262], их семьи жили по соседству на границе Западной Виргинии и Кентукки уже почти 100 лет. Поступки знаменитого генерала Роберта Ли основаны на понятии чести, свойственном южанам; он выступал против раскола Севера и Юга, даже сделал несколько заявлений, которые можно интерпретировать как выступления против рабства. И все же, когда президент Линкольн предложил ему командование армией Союза, Ли написал: «Я не желаю никакого другого правительства, и нет ничего, чем бы я не пожертвовал ради сохранения Союза, кроме чести». Когда Виргиния приняла решение о выходе из Союза, он с горечью принял командование армией конфедератов Северной Виргинии, чтобы не предавать собственные принципы чести.
На Юге защита чести означала независимость и самодостаточность
{488}. Умирающая мать наставляла своего сына, южанина Эндрю Джексона, никогда не искать защиты у закона, случись какому ущербу, а быть мужчиной и брать дело в свои руки. Так он и поступал, затевая одну драку за другой (включая также дуэли, и даже со смертельным исходом); в свой последний день на посту президента он выразил сожаление только о том, что за время своего президентского срока «не успел застрелить Генри Клея и повесить Джона С. Кэлхуна». При отсутствии налаженной системы законности требовалось умение лично восстановить справедливость. На Юге XIX столетия понятия о справедливости по закону и по личному разумению находились в состоянии неустойчивого равновесия. По словам изучавшего Юг историка Бертрама Уайатт-Брауна, «обычное право и законы Линча морально совместимы. Принятое законодательство позволяет юристам сохранять традиционный порядок, а законы Линча и самосуд дают право каждому человеку защищать ценности наивысшие, ценности общественные».
Когда шла речь о мести за поруганную честь, то, по сути дела, имелось в виду насилие. Палки и камни переломают кости, а грубое слово заставит переломать кости обидчику. Дуэли случались сплошь и рядом, и не потому, что люди хотели убить кого-то, а потому, что готовы были умереть, защищая свою честь. Многих конфедератов на войну посылали матери, говоря, что пусть лучше ее сын вернется в гробу, чем прослывет трусом, бежавшим с поля битвы.
В результате подобных традиций мы получаем сохранившийся и поныне высокий уровень насилия на Юге. Но, что важно, это насилие особого рода. От одного студента, изучавшего американский Юг, я однажды услышал фразу, сказанную между прочим, но выразившую ситуацию на редкость точно и емко: он говорил, как удивительно было уехать с фермерского Юга и попасть в страннейшее место – Кембридж
[263] (штат Массачусетс), где семьи собираются все вместе на празднование Дня независимости и никто ни в кого не стреляет. Нисбетт и Дов Коэн (из Иллинойсского университета) показали, что высокий уровень насилия, особенно убийств, совершаемых белыми мужчинами-южанами, не есть печальная неизбежность больших городов или попытка приобрести нечто материальное – речь ведь не идет об ограблении винного магазина. Нет, непропорционально высокий уровень насилия характерен для сельской местности, где каждый знает каждого; в актах насилия так или иначе замешаны вопросы чести (эта скотина, родственничек, считает, что может вот так запросто флиртовать с моей женой на семейном сборище – застрелить поганца!). А судьи-южане, что характерно, склонны с пониманием принимать подобные объяснения
{489}.