Баржа смерти (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Аранов cтр.№ 12

– Ну, так уж и не Вы, – смеётся задорно Катя, – а платонической любовью любить вашу Спиридонову возможно?

Что-то ревнивое заговорило в Кате.

– Знаете, – отстранённо произносит Перельман, – я даже в мыслях не могу её назвать Машей. Она всегда для меня была Марией Александровной. Sturm und Drang. В нашей работе мы часто теряем разум. А когда приходим в себя, ищем женщину, в которой и нежность, и пристанище для покоя после бурь. А с ней покоя не дождёшься.

Перельман обратил на Катю непозволительно горящий взгляд, так что ей стало неловко.

– У меня что-то на кухне кипит, – сказала она смущённо, торопливо вставая из-за стола.

На кухне Катя стояла перед открытым окном, сжимая ладонями свои горящие щёки.

Вернулась в комнату, где сидел гость. Перельман что-то горячо говорил.

Константин Иванович с нескрываемым раздражением водил вилкой по тарелке, собирая в кучку остатки пищи, а потом разбрасывал их снова по тарелке. Он, видимо, уже несколько раз пытался прервать монолог гостя. Но для Перельмана Константин Иванович был только слушателем, но никак не собеседником. Исаак явно вошёл в ораторский раж, предполагая, что перед ним сидит всё тот же старший счетовод Григорьев, не смеющий возразить комиссару Перельману. Катя сразу это поняла.

– Я всё-таки Вас прерву, – резко сказала она, обращаясь к Перельману.

Тот как-то испуганно взглянул на Катю. И Катин воинственный запал сразу потух. Константин Иванович бросает на жену благодарный и несколько удивлённый взгляд.

А Катя уже игриво спрашивает Перельмана:

– Скажите, а эта ваша Спиридонова красива?

Перельман, будто погружённый в воспоминания, глядит в пустое пространство, потом тихо говорит:

– Красива ли она… Временами бывала прекрасна. Как Жанна д’Арк. Мужчины шли за ней, – замолчал. Потом еле слышно произнёс, – на смерть.

Константин Иванович криво усмехается:

– Звучит впечатляюще. Вы, Исаак, право, блестящий актёр. Вот моя жена, похоже, поверила в вашу Жанну д’Арк, – мельком взглянул на Катю. А она нахмурила свои чудные бровки, видимо, требуя не обижать гостя. Константин Иванович ещё раз насмешливо взглянул на жену. Перевёл взгляд на Перельмана. Тот доброжелательно улыбался.

– Встречаются женщины – русалки, которые своим сладкозвучным пением заманивают мужчин в омут, – продолжает Константин Иванович.

– В омут? Не знаю, – отзывается Перельман, – практика – критерий истины. Но пока практика показывает, что большевики ведут страну в омут. А в Марии Александровне действительно есть какая-то безумная вера. Может она и её вера остановят большевиков. Вот Николай Иванович Бухарин тоже называл её сумасшедшей. Но ведь без этих сумасшедших революции не делаются.

В комнате повисло молчание. Каждый думал о своём. Перельман о том, что до омута всего один шаг. И это видят уже простые люди, как счетовод Григорьев. А Константин Иванович думал о том, что фанатики вроде Перельмана погубят Россию.

А Катя беспокоилась о том, как бы перевести разговор на менее конфликтную тему.

– Вы, кажется, про Ульянова не закончили, – обращается она к Перельману.

– Да, да, конечно, – Исаак с благодарностью взглянул на Катю. – Ульянов для меня совершенно не убедителен. Его речь тороплива, сбивчива. Он может зацепиться за одну идею. Бесконечно повторять её смысл вновь и вновь на разные лады, вызывая раздражение у слушателей примитивностью своих аргументов. Он нетерпим к чужому мнению. И криком, переходящим в визг, старается передать свою неприязнь к идеям, людям, событиям. Часто его напыщенная речь заканчивается невнятицей, скороговоркой. Его лексика временами бывает совершенно убога. Он пытается украшать свою речь литературными терминами на уровне гимназических знаний. Каждый из его терминов обычно имеет только один аналог: болтун – Репетилов, фантазер – Манилов, враль – Хлестаков.

Константин Иванович всё с большим удивлением смотрит на Исаака.

– А откуда у Вас-то всё это? – спрашивает он.

– Ах, погодите, Константин Иванович, – отмахивается Исаак. Дайте закончить. Я и так молчал пять лет на Нерчинской каторге. Как можно согласиться с его лозунгом. Я опять про Ульянова: «Свобода собраний есть обман, потому что связывает руки трудящихся масс на все время перехода к социализму. Всякая свобода есть обман, если она противоречит интересам освобождения труда от гнета капитала». И как можно смириться с его тирадой: «Не может быть равенства между рабочим и крестьянином, потому что крестьянин не привык отдавать хлеб по твердой цене». А на Ваш вопрос, откуда всё это, отвечу: каторга, милейший, тоже школа. И учителя там были достойные.

«Милейший», – это он от своего помощника Григорьева перенял. Константин Иванович заметил это и удовлетворённо хмыкнул.

– А Вы в молодости серьёзно учились где-нибудь? – осторожно спрашивает Константин Иванович. Впрочем, он уже слышал об «университетах» Перельмана. Это он спросил для Кати.

– Гимназия в Минске, господин счетовод, – не без иронии говорит Перельман, – потом зубоврачебная школа Льва Наумовича Шапиро в том же Минске. Так что у меня были свои университеты. Только практика моя была не как лечить зубы, а как их выбивать.

– И убивали? – тихо спрашивает Катя.

Перельман замолчал, притушил немного фитиль керосиновой лампы. Тяжелая тишина заполнила комнату.

– Жандармский полковник в Киеве. За что и каторга. А остальное – для будущих борзописцев.

И опять тишина. Потом Константин Иванович слышит какой-то чужой, незнакомый, странно пронзительный голос Исаака: «Крестьянство – не только материал для истории, не только пережиток известного строя, подлежащий социальной трансформации и даже уничтожению как класс, но класс будущего, жизнеспособный и устойчивый исторически класс, несущий миру и новый строй, и новую правду».

– Это кто? – смущённо спрашивает Константин Иванович.

– Спиридонова Мария Александровна, – звучит глуховатый голос. – А у Ульянова я взял только одну фразу: «Это архиважно». Большему – учиться у него нечему.

Выпили ещё по рюмке «Смирновской». Исаак похвалил солёные рыжики.

– Да вот ещё, – Исаак лёгок и доброжелателен, будто и не было недавнего мрачного разговора. – Тут недавно полистал Семевского «Очерки русской истории», там тоже одна дама угощала известного царедворца Виллима Монса «рыжечками меленькими в сулеечке». Так то были голландские золотые червонцы. Взятка эта дорого обошлась Монсу – плаха на Троицкой площади Петербурга.

На мгновенье повисла тяжелая тишина. Как-то не ко времени вспомнил гость о смерти. Но раздался веселый голос Кати, и напряжение спало:

– А вот напоследок скажите мне. В Ярославле власти: Семён Нахимсон – председатель Ярославского губисполкома. Закгейм – председатель Ярославского горисполкома. И Вы у нас комиссар, Исаак Львович Перельман. В Гаврилов-Яме не последний человек.