Хребты Безумия - читать онлайн книгу. Автор: Говард Филлипс Лавкрафт cтр.№ 65

В конце концов, я ответил на письмо Эйкели, взяв при этом тон дружелюбного интереса и попросив дополнительных подробностей. Ответ его пришел почти немедленно; и в конверте было несколько фотографий, иллюстрирующих то, о чем он рассказывал. Глянув на эти фотоснимки, я ощутил удивительное чувство страха и прикосновения к чему-то запретному; ибо, несмотря на неясность изображений, они обладали дьявольской внушающей силой.

Чем больше я смотрел на них, тем больше убеждался в том, что моя серьезная оценка Эйкели и его истории была вполне оправданной. Без всякого сомнения, эти фотографии содержали убедительное доказательство существования на вермонтских холмах явления, лежащего далеко за пределами наших привычных знаний и представлений. Самое жуткое на этих фотографиях представляли собой следы – снимок был сделан, когда яркое солнце осветило клочок голой земли где-то на пустынной вершине. Даже беглый взгляд позволял убедиться, что это не мистификация; ибо четко очерченные камни и лезвия трав полностью исключали подделку или двойную экспозицию. Я назвал это «отпечатком ноги», но «отпечаток когтя» было бы точнее. Даже сейчас я не могу описать этот след, избежав сравнения с ужасным, отвратительным крабом, причем была какая-то неопределенность в направлении этого следа. Он был не очень глубоким или свежим отпечатком и по размеру не превосходил размер ноги среднего человека. Из центральной подушечки выходили в противоположных направлениях пары зубьев пилы – вид их сбивал с толку, если вообще этот объект являлся исключительно органом движения.

Другая фотография – явно с большой выдержкой, сделанная в тени, – представляла собой изображение входа в лесную пещеру, отверстие которой закрывал круглый валун. На голой земле перед входом можно было разобрать густую сеть линий, когда я рассмотрел ее в увеличительное стекло, то с неприятным чувством убедился, что следы точно такие же, как и на другом снимке. Третий снимок изображал кольцо камней жреческого типа, помещенных на вершине холма. Вокруг загадочного кольца трава была сильно утоптана и почти совсем стерта, причем здесь я не смог различить ни одного следа даже в увеличительное стекло. Исключительная отдаленность изображенной местности доказывалась перспективой уходящих за горизонт совершенно безлюдных холмов.

Но если самым неприятным и пугающим было изображение отпечатка на земле, то наиболее любопытным оказался снимок большого черного камня, найденного в лесах возле Круглого холма. Эйкели фотографировал камень, по всей вероятности, на столе в своем кабинете, поскольку я смог разглядеть ряд книжных полок, а на заднем плане бюст Мильтона. Камень был заснят в вертикальном положении и представлял собой изрезанную поверхность, размером один на два фута, но у меня не хватает слов, чтобы сказать что-либо определенное об этих узорах или хотя бы об общей конфигурации всего камня. Какие геометрические принципы легли в основу его огранки – ибо эго несомненно была искусственная огранка, – я могу только догадываться; но скажу без колебаний, что никогда я не видел предмета столь странного и чуждого нашему миру. Из иероглифов, начертанных на поверхности, очень немногие был различимы, но один-два вызвали у меня просто шок. Конечно, это могла быть и фальсификация, ибо есть и кроме меня люди, читавшие чудовищный «Некрономикон» безумного араба Абдула Альхазреда; но тем не менее я испытал нервную дрожь, узнав определенные идеограммы, которые, как я знал по своим исследованиям, связаны с наиболее святотатственными и леденящими кровь историями о существах, которые вели безумное полусуществование задолго до того, как были сотворены Земля и другие внутренние миры солнечной системы.

Из пяти оставшихся фотографий три изображали болотистую или холмистую местность, которая, казалось, несла на себе отпечаток тайных и зловредных обитателей. Еще одна изображала странную отметину на земле, совсем рядом с домом Эйкели, которую он сфотографировал наутро после того, как собаки всю ночь лаяли особенно яростно. Снимок был очень расплывчатый, и по нему трудно было сказать что-либо определенное; но отпечаток отдаленно напоминал «след когтя» на голой земле. Последняя фотография изображала само место жительства Эйкели: аккуратный беленький двухэтажный дом, построенный, вероятно, лет сто – сто двадцать тому назад, с хорошо подстриженным газоном и обложенной камнями дорожкой, ведущей к искусно выполненной резной двери в георгианском стиле. Несколько огромных полицейских псов сидели на газоне у ног человека приятной наружности с аккуратной седой бородкой, который, как я догадался, и был сам Эйкели – он же и делал этот снимок, о чем свидетельствовала лампочка в его руке.

Осмотрев фотографии, я приступил к чтению обширного письма и на последующие три часа погрузился в пучины неописуемого ужаса. То, что ранее Эйкели излагал лишь в общих чертах, он описывал подробно, в мельчайших деталях; представляя длинные списки слов, уловленных ночью в лесу, подробные описания розоватых существ, шнырявших в сумерках в густых зарослях возле холмов, а также чудовищные космогонические рассуждения, извлеченные из собственных научных исследований и бесконечных разговоров с самозванным безумным шпионом, наложившим на себя руки. Я столкнулся с именами, которые встречал ранее лишь в контексте самых зловещих предположений – Йюггот, Великий Цтулху, Тсатхоггуа, Йог-Стохотх, Р'льех, Ньярлатхотеп, Азатхотх, Хастур, Йян, Ленг, Озеро Хали, Бетмура, Желтый Знак, Л'мур-Катхулос, Брэн и Магнум Инноминандум – и был перенесен через безвестные эпохи и непостижимые измерения в миры древних, открытых реальностей, о которых безумный автор «Некрономикона» лишь смутно догадывался. Мне было сообщено о хранилищах первичной жизни и о потоках, вытекавших оттуда; и, наконец, о струйках этих потоков, которые оказались связанными с судьбами нашей планеты.

Я не в силах был собраться с мыслями; и если ранее я пытался многие вещи объяснять, то теперь начинал верить в самые аномальные и невероятные чудеса. Массив конкретных доказательств был грандиозен и подавлял, а спокойная, холодная научная манера Эйкели – в которой не было ни грана фанатизма, истерики или экстравагантности – сильнейшим образом повлияла на мое восприятие проблемы и на мои оценки. Когда я отложил письмо в строну, то уже мог понять опасения автора и был готов предпринять все возможное, чтоб помешать людям посетить эту дикую местность. Даже сейчас, когда время притупило мои тогдашние впечатления и во многом стерло из памяти мои тогдашние сомнения и переживания, даже теперь есть такие фрагменты в письме Эйкели, которые я не рискну привести и даже не доверю бумаге. Я почти рад, что это письмо и запись фонографа теперь исчезли, – и я желал бы, по причинам, которые скоро станут ясны, чтобы новая планета по ту сторону Нептуна не была открыта.

После прочтения письма я прекратил все публичные выступления по поводу кошмара в Вермонте. Доводы моих оппонентов оставил без ответа или отложил в сторону, сделав неопределенные обещания вернуться к ним впоследствии, и в конце концов дискуссия была предана забвению. Последнюю часть мая и весь июнь мы поддерживали оживленную переписку с Эйкели. Правда, время от времени письма терялись, и мы были вынуждены восстанавливать написанное и тратить много сил на копирование. Главной нашей целью было сравнить собственные подходы к загадочным мифам, чтобы добиться согласованного представления о связи ужасных явлений в Вермонте со структурой и содержанием примитивных мифов.