Этот храм, как мне удалось заметить снаружи, был больше других; скорее всего, он представлял собой естественное углубление, раз по нему гулял ветер, берущий начало неведомо где. Здесь я мог стоять в полный рост, и все-таки алтари и камни были такими же приземистыми, как и в предыдущих храмах. Наконец-то я увидел следы изобразительного искусства древнего народа на стенах и потолочном своде видны были скрученные лохмотья засохшей краски, которая уже почти выцвела и осыпалась. С возрастающим волнением я разглядывал хитросплетения тонко очерченных резных узоров. Подняв факел над головой, я осмотрел потолочный свод и подумал, что он имеет чересчур правильную форму, чтобы быть естественным для этого углубления. Доисторические резчики камня, подумалось мне, должно быть, обладали хорошими техническими навыками.
Затем яркая вспышка фантастического пламени открыла мне то, что я искал проход, ведущий к тем самым отдаленным пропастям, откуда брали свое начало внезапно поднимавшиеся ветры. У меня подкосились колени, когда я увидел, что это был просто небольшой дверной проем, явно рукотворный, вырезанный в твердой скале. Я просунул в проем факел и увидел черный туннель, под низким сводчатым потолком которого находился пролет многочисленных мелких, грубо высеченных ступенек. Ступеньки круто сбегали вниз. О, эти ступеньки будут сниться мне всегда. Я пришел узнать их тайну. В ту минуту я даже не знал, как их лучше назвать ступеньками лестницы или просто выступами для ног, по которым можно было спуститься в бездну. В голове у меня роились безумные мысли; казалось, слова и предостережения арабских пророков плывут над пустыней из стран, известных людям, в Безымянный Город, о котором люди не должны знать ничего. После минутного колебания я оказался по ту сторону входа и начал осторожный спуск по ступенькам, пробуя каждую из них ногой, словно это была приставная лестница.
Такой жуткий спуск может привидеться разве что в тяжелом бреду или в страшном наркотическом опьянении. Узкий проход увлекал меня вниз и вниз, он был бесконечен, словно страшный, населенный нечистью колодец, и света факела у меня над головой было недостаточно, чтобы осветить те неведомые глубины, в которые я опускался. Я потерял чувство времени и забыл, когда последний раз смотрел на часы, а мысль о расстоянии, пройденном мною в этом туннеле, заставляла меня содрогаться. Местами спуск становился еще более крутым или, напротив, более пологим, местами менялось его направление; однажды мне попался длинный, низкий, пологий проход, в котором в первые мгновения я едва не вывихнул себе ногу, споткнувшись на каменистом полу. Продвигаться пришлось с осторожностью, держа факел впереди себя на расстоянии вытянутой руки. Потолок здесь был таким низким, что даже стоя на коленях нельзя было полностью распрямиться. Затем опять начались пролеты крутых ступенек. Я продолжал свой бесконечный спуск, когда мой слабеющий факел погас. Кажется, я не сразу заметил это, а когда все же обнаружил, что остался без огня, моя рука по-прежнему сжимала факел над головой, как если бы он продолжал гореть. Состояние неизвестности наполнило меня тревогой я почувствовал себя несчастным земным скитальцем, явившимся в далекие, древние места, охраняемые неведомыми силами.
Во тьме на меня обрушился поток разнообразных мыслей и видений обрывки взлелеянных мною драгоценных демонических познаний, сентенции безумного араба Аль-Хазреда, абзацы из кошмарных апокрифов Дамаска и нечестивые строки из бредового Образа мира Готье де Метца.Я твердил про себя обрывки причудливых фраз и бормотал что-то о демонах и Афрасиабе, плывущих вниз по течению Окса; раз за разом всплывали в моем сознании три слова из сказки лорда Дансени, а именно неотражаемая чернота бездны . Один раз, когда спуск неожиданно круто пошел вниз, я начал цитировать в виде монотонного пения что-то из Томаса Мора, и цитировал до тех пор, пока от этих строк мне не сделалось страшно:
И тьмы сосуд, черневший предо мною,
Как адские котлы с их страшным наполненьем
Из лунных снадобий, что разлиты в затменье.
Я наклонился, чтоб тропу увидеть,
Что вниз в ущелье круто обрывалась,
И разглядел в пленительных глубинах
Зеркальной гладкости обрыв, чернее смоли,
Весь будто вымазанный темным липким дегтем,
Что смерть выплескивает с щедростью на берег,
Где обитает на неведомых вершинах.
Казалось, время остановилось, как вдруг я вновь почувствовал, что ноги мои стоят на ровном горизонтальном полу, и обнаружил, что нахожусь в каком-то помещении. Оно было ненамного выше комнат в двух меньших храмах, находившихся сейчас наверху, невообразимо далеко от меня. Я не мог стоять в полный рост: выпрямиться по-прежнему можно было только опустившись на колени. В полной темноте я заметался наугад, и очень скоро понял, что нахожусь в узком коридоре, вдоль стен которого стоят рядами деревянные ящики со стеклянными крышками я определил это на ощупь. Отполированное дерево и стекло… в этой палеозойской бездне? Мысли о том, что может скрываться за этим, заставили меня содрогнуться. Ящики были явно с намерением расставлены по обе стороны прохода на одинаковом расстоянии друг от друга. Они были продолговатой формы и стояли горизонтально; своими размерами и формой они напоминали гробы, и это в очередной раз наполнило меня ужасом. Попытавшись сдвинуть с места один за другим два или три ящика, я обнаружил, что они прочно закреплены на месте.
Проход этот, насколько я понял, был довольно длинным; поэтому, не опасаясь встретить препятствие на своем пути, я быстро устремился вперед, стараясь бежать, но это выходило у меня плохо удавалось лишь еле-еле передвигать ноги; наверное, со стороны это выглядело бы отталкивающе, но кто мог увидеть меня в этой кромешной тьме? Время от времени я ощупывал пространство то слева, то справа от себя, чтобы убедиться, что стены и ряды ящиков все еще тянутся вдоль прохода. Как всякий человек, я настолько привык мыслить визуальными образами, что почти забыл о темноте и рисовал в своем воображении бесконечный однообразный коридор с расставленными вдоль него ящиками из дерева и стекла как если бы эта картина была доступна моим глазам. И вдруг внезапно меня на мгновение охватило какое-то неописуемое чувство, и я действительно увидел этот коридор.
Я не могу сказать точно, когда мое воображение трансформировалось в настоящее зрение; просто в какой-то момент я заметил впереди постепенно усиливающееся свечение, и до меня дошло, что я вижу смутные очертания коридора и ящиков, проступавшие вследствие какой-то неизвестной подземной фосфоресценции. В первые минуты все было точь-в-точь, как я себе представлял, поскольку свечение было очень слабым; но по мере того, как, спотыкаясь и едва удерживая равновесие, я продолжал механически продвигаться вперед, в направлении усиливавшегося света, становилось все более очевидным, что мое воображение рисовало лишь слабое подобие подлинной картины. Этот зал не был тронут печатью недоработанности, как храмы в городе наверху; нет, это был совершенный памятник самого величественного экзотического искусства.
Яркие, насыщенные и вызывающе фантастические узоры и рисунки складывались в непрерывную настенную роспись, линии и цвета которой не поддаются описанию. Ящики были сделаны из необычного золотистого дерева, а верхняя их часть из тонкого стекла, и внутри них я увидел мумифицированные фигуры, по своей гротескности превосходившие образы самых диких ночных сновидений.