Не ссорьтесь, девочки! - читать онлайн книгу. Автор: Ануш Варданян cтр.№ 17

— Нормально.

— Ну как нормально?

— Просто нормально.

Каждый раз, когда Соня спрашивает Леру как дела в школе, та отвечает — нормально. А как это — нормально? Ноников психоаналитик объяснил, что понятия нормы не существует, у каждого она своя. Соня, конечно, не слишком сильна в психологии, но интуитивно чувствует, что Леркино «нормально» может обернуться переэкзаменовкой.

— А как бабушка с дедом?

— Дед охрип.

— Почему?

— Он пел арию из «Риголетто» и сорвал голос.

— Почему это он вдруг запел?

— А Виктор Борисович из соседней квартиры репетировал, и дед с ним дуэтом выступал. Ужасно фальшиво, но очень громко. А у бабушки был приступ.

— Сердце? — ужаснулась Соня.

— Нет, синдром чистоты. Ругалась, что я прошла в ботинках в свою комнату, а я спешила — забыла часы и вернулась. Не разуваться же? А она заметила и стала кричать.

— Да не обращай внимания.

— А я не обращаю. Тем более, что я по газетам.

Соня улыбается. Уже несколько лет ее мать расстилает газеты. Газетные тропы ведут из прихожей на кухню, из кухни в комнаты. Так удобней и гораздо чище, уверяет мать. Убрал газетку — и чисто. Постелил новую — и снова будет чисто. И это — интеллигентная женщина, доктор исторических наук!

— Мам, я завтра на дискотеку иду в школу. Ты помнишь?

— Помню. Деньги есть у тебя?

— Есть. Ты когда придешь?

— Приду завтра. Красавица моя, целую, спи.

Соня кладет трубку, присаживается на краешек дивана и какое-то время сидит неподвижно.

Входит Жорик в трусах и мятой футболке. Под мышкой у него альбом китайской живописи. Он допивает кефир из упаковки и заявляет:

— Ты — плохая мать.

— Я знаю.

Мать Нонны относилась к телевизору как к врагу. Но такому, которого надо хорошо изучить, прежде чем изловить и уничтожить. Поэтому она смотрит телевизор ежевечерне. Не комментирует, не вступает в полемику с ведущими новостей, не считает вслух морщин на лицах известных артистов. Она молчит, щурится на экран, улыбается и, кажется, вот-вот раскроет какую-то страшную тайну. Например: «Телевизор — излучает страшную энергию». Или: «Телевидение — зомбирует». И менее определенное: «Они намеренно нас отупляют через этот ящик».

Телевизоров в квартире три. А комнат всего две. Кухня — единственное рабочее пристанище Нонны — тоже телефицировано. Она разложила рукописи, придвинула к себе старенький компьютер, занимающий половину обеденного стола, и собирается закончить пьесу, но Араксия Александровна стоит опершись о кухонную тумбу и глядит в экран.

— Мама, выйди, пожалуйста, из кухни, мне надо позвонить, — просит Нонна.

— А что, я мешаю? — не оборачиваясь отвечает мать.

— Мама, пожалуйста! Как я устала от этого колхоза… Хуже, чем в коммуналке, честное слово.

— Просто ты не умеешь уживаться с людьми.

— Просто взрослые дети должны жить отдельно от родителей!

— Веками поколения наших предков жили вместе — родственники…

— Мама, у тебя есть в этом доме комната, а у меня нет. И, между прочим, там у тебя тоже телевизор. Пожалуйста, выйди из кухни!

— Ладно, ладно. Не кричи.

Араксия Александровна выключает телевизор и демонстративно уходит, выражая глубокое презрение.

Нонна облегченно вздыхает. Сейчас, теперь, немедленно она сделает то, что давно уже задумала. Готовила себя, молилась, советовалась с Богом, психоаналитиком и картами Таро. Сегодня. Из-под карты звездного неба, приколотой к стене, она вытаскивает фотографию Федора, пришпиливает кнопкой к стене. Полистав записную книжку, она коротко крестится и набирает длинный заграничный номер. Долгие гудки рвут нервы, и, когда Нонна готова повесить трубку, на том конце провода раздается голос беглеца Федора:

— Алло. Алло? Алло!

Затрепетав, Нонна готова уже сказать «Здравствуй», но Араксия Александровна с видом победителя вплывает на кухню. И Нонна бросает трубку. О боже! Месяцы подготовки, тренингов по саморегуляции и каждодневного нытья: «Господи, помоги мне не быть дурой и просто позвонить ему. В конце концов, у нас общий ребенок» растворились как дым. Нонна скрежещет зубами, но еще слишком взволнована, чтобы выговаривать матери, напоминая о правилах коммунального сосуществования. Араксия же Александровна демонстративно, так же как и уходила, подходит к телевизору и снова включает его.

— У меня в телевизоре — полосы. Надо в ремонт нести.

Нонна механически, все еще находясь под впечатлением от голоса любимого мужа, откликается невпопад:

— Денег нет.

— Естественно, — хмыкает Араксия Александровна язвительно.

Но как-то все странно устроено в жизни, зарифмовано, закручено, связано. Потому что во вспыхнувшем экране телевизора Нонна видит не кого-нибудь, а писателя Василия Семенова. Ночной эфир. Прямой эфир.

Очкастый, с залысинами и плохой дикцией журналист спрашивает маститого писателя:

— Вы не думаете вернуться в Россию?

Семенов аж подскочил на месте, будто его не в Россию зовут, а прямиком в ГУЛАГ. Он так встрепенулся, так резко поставил на стеклянный столик бокал с водой, что едва не расплескал!

— Нет. Россия меня приводит в шок.

— Нельзя же так родины бояться, — искренне удивляется Нонна.

И на этого испуганного старикана она потратила часть вечера. А могла бы у Мишки биологию проверить. Но Семенов недолго вызывал жалость. Сегодня он наконец решил быть искренним:

— Это не та Россия, о которой мечтало мое поколение. Вы подумайте, ни одного лица, ни одной женщины, ни одного полноценного мужчины. Нет… Это не то… Принципы шестидесятых…

Нонна всплеснула руками:

— Урод!

Араксия Александровна всегда была строга к дочери. Не отрываясь от экрана она произнесла:

— Не выражайся.

— Мама, погоди!

И Нонка хватает трубку и набирает Юлин номер. Занято. Ладно! Есть еще одна подруга.

А Сонька с Жориком наконец помирились и сидели за поздним ужином перед телевизором. В крутом боевике мелькают кадр за кадром и удар за ударом. Двадцать четыре кадра в секунду, значит, двадцать четыре удара в секунду. А Соня подозревает, что есть еще и тайный двадцать пятый, куда тоже вмонтирована оплеуха.

— Невозможно уже, Жорочка!

Она хватает пульт и переключает канал, внезапно попав на Семенова. Горемыка Семенов красноречиво жалуется:

— Мечта сбылась и обманула. Российская демократия — это пародия на самое себя. Мне не нравится современная Россия. Самое главное — вы поверите ли? — из воздуха России куда-то улетучился эротизм. А для писателя это самое важное. Без этого невозможно писать. Принципы шестидесятых могли сформировать совершенной иной тип человека — человека нового Возрождения… Но увы. Хожу по улицам и думаю: боже, неужели это тот город, который я так любил? Вижу молодых людей, агрессивных и тупых, вижу девушек — вульгарных, с пустыми глазами… Неужели мы в молодости тоже казались такими же агрессивными недоумками, и наши девочки были так же вульгарны? Нет, не может быть! Все во мне протестует! Это одна крайность. Есть еще и другая. Я тут зашел в кафе, передохнуть от своей многочасовой прогулки. Зашел, взял кофе. Да… Меня узнали… Так вот, я встретил компанию молодых женщин. Три подруги, три молодые женщины. Заняться совершенно нечем. Сидят в кафе. Ну, хорошо — вечер, можно расслабиться, посидеть, ну, пятнадцать минут, ну, двадцать, ну, полчаса. А они сидят себе… Все болтают о чем-то. Вы скажете, это просто женское: болтать, сплетничать, предаваться бесперспективным мечтам, в то время, когда годы уходят. А почему? Потому что нет чего-то главного. Нет вертикали! Понимаете, о чем я? Нет, они не были вульгарными, но, видите ли, какое дело… Они мне показались… жалкими… беспомощными и жалкими.