Теперь настал черед Хоба и его слуг остановиться: они застыли, словно пригвожденные к полу.
И тут через порог шагнула лошадь со всадником; их омывал лунный свет. Лошадь встала на дыбы, раздувая ноздри, пар облаком заклубился вокруг ее головы словно дыхание дракона. А за всадником и над ним как неполное гало висел круто изогнутый полумесяц – фаза луны, известная гентхаям как Волчья Луна.
При этом зрелище Хоб сжал руку в кулак и показал им на дверь. К нам как будто потекла волна ужаса, отчего колени у меня подогнулись и я упал на бок. Лошадь снова поднялась на дыбы и заржала, но всадник сдержал ее, и копыта с грохотом обрушились на пол, выбив искры из мозаичного пола.
Посмотрев на всадника, я узнал густые усы воина-гентхая и его решительные глаза.
Кто же еще это мог быть, как не Коннит! Он всегда находился на переднем краю атаки гентхаев и первым ворвался в ворота во время битвы за дворец Протектора. Но сможет ли он выстоять против ужасной силы Хоба?
Коннит послал свою лошадь вперед. В левой руке он держал факел, озаряющий зал желтым светом, отблески которого отражались в колоннадах, правой вздымал сверкающий меч.
Лошадь и всадник в едином порыве устремились вперед, и Коннит одним взмахом отсек Хобу голову. Удар был таким мощным, что голова взлетела в воздух и упала среди колонн, потерявшись в густой темноте.
Теперь в зал въехали три других конных воина – Донат, Каласар и Тандар; каждый из них, как и Коннит, держал факел и меч.
Четверо гентхаев бросились на слуг Хоба, и те в панике пустились наутек. Но бегство их не спасло: за ними гнались даже между колонн, и факелы отбрасывали гротескные тени, когда кисточки вопили и погибали.
Стоявшие рядом со мной лучники-гентхаи стали целиться из луков, но не могли найти верную мишень – такой быстрой и неистовой была бойня. Спустя несколько минут в зале не осталось дышащих врагов, а тела павших или лежали неподвижно, или подергивались в предсмертных судорогах.
Тогда в зал вошли остальные члены нашего отряда. Сначала – Трим, одетый как для боя на Арене 13. Он носил людские доспехи, спрятав свою горловую втулку, отчего казался человеком-воином. Его благородное лицо было мрачным, мерцающие глаза – суровыми. За ним следовали лаки с огромными боевыми топорами с обоюдоострым лезвием; они несли пристегнутый к шестам тяжелый цилиндрический кожаный футляр. Этим четверым доверили нести грамагандар – оружие, от которого зависела наша победа.
Лаки положили цилиндр на плиты пола и шагнули вперед. Двое из них сняли с плеч топоры и тут же начали расчленять труп Хоба.
Тайрон медленно встал, длинно выдохнул и поднял меня на ноги:
– Что ж, Лейф, дело чуть не сорвалось. Все оказалось опаснее, чем я ожидал. На мгновение мне подумалось, что мы проиграли, едва сделав первый ход…
Все еще обессиленный, не способный вымолвить ни слова, я молча кивнул.
Тайрон пошел к колоннам слева, вернулся с головой Хоба, швырнул ее на пол рядом с изувеченным телом и подал знак.
Один из лаков дважды опустил топор, разрубив голову на четыре части. Тайрон внимательно за этим наблюдал, потом вернулся ко мне.
– Мы делаем это не из злобы, а с благой целью, – сказал он. – Джинны обладают огромной способностью к регенерации. Каждую сущность нужно обезглавить и рассеять ее останки как можно дальше друг от друга. Лучше всего сжечь, но сейчас у нас нет на это времени.
Повинуясь его жесту, куски вынесли наружу, чтобы разбросать по склону холма. Одновременно четыре воина вернули своих лошадей тем гентхаям, которые охраняли фургоны. Пришло время спуститься в лабиринт под цитаделью Хоба, там лошади будут бесполезны.
– Что ж, – сказал Тайрон, – первая победа за нами. Но это была всего одна из сущностей Хоба. Теперь мы начнем спускаться под землю, что будет намного опасней.
Трим двинулся вперед, рядом с ним шагал Коннит, мы с Тайроном следовали за ними по пятам. За нами шли Каласар, Тандар и Донат во главе остальных воинов-гентхаев, последними – лаки со своей ношей.
Обогнув трон, мы спустились по ступеням помоста и через изукрашенную бронзовую арку попали в круглое помещение с беломраморным отполированным полом. Оттуда брали начало пять темных узких тоннелей.
Мы последовали за Тримом по центральному. Сперва тоннель шел круто вниз, но потом выровнялся. Твердый пол тонким слоем покрывала пыль, которая облачками взлетала у нас из-под ног. Стены излучали неяркий желтый свет, поэтому факелы были не нужны.
Тоннель свернул влево, и мы оказались в высоком узком помещении. В каменной стене по левую руку от себя я увидел три большие ниши, заглянул в первую из них – и отпрянул… Это был склеп, в котором лежит давно умершее существо: от него остался лишь скелет. Рост создания в семь-восемь раз превышал человеческий, из скелета торчало несколько белых отростков, похожих на тонкие ветки, от которых словно отслоилась кора после того, как сердцевина сгнила и корни засохли. Но отростки все еще были покрыты очень тонкими волосками, похожими на пух. Конечности-отростки имели по четыре-пять суставов, и каждый заканчивался ужасным зазубренным гвоздем – возможно, жалом. Конечности, похоже, тщательно сложили, чтобы они поместились в тесной нише. Перед скелетом лежал огромный череп с двумя темными дырами – глазницами, в которых некогда были глаза.
– Да, это очень старая шатек, – сказал Тайрон. – Мы глядим на останки шатек сикоды. Эта красотка, наверное, породила Хоба. Ада рассказывала мне, что чем дольше шатек живет, тем больше она вырастает. А еще такая мерзость порождает себе подобных. Где-то там, внизу, все еще живет версия – или версии – этого создания: их-то мы и должны найти и уничтожить. Хоб не просто регенерирует – он может рождаться снова и снова.
– Сколько шатек там может быть? – спросил я. – У Шалатан насчитывалось семьсот тринадцать сущностей, но шатек была всего одна. У Хоба наверняка намного меньше сущностей – так сколько же шатек ему нужно?
– Не забывай, Лейф, что Хоб – джинн-отшельник, – ответил Тайрон. – Он отринул свои первоначальные шаблоны и модифицировал себя по своему вкусу. Убей единственную шатек Шалатан – и Шалатан больше не сможет возрождаться. Пусть не сразу, но это станет для нее смертным приговором. Но Хоб еще и механик Ним и может использовать словы, чтобы шаблонировать свое будущее. Я полагаю, у него есть несколько шатек для подстраховки, на тот случай, если одну или больше убьют.
18. Мой хозяин милосерден
Когда человеческую душу облекают в фальшивую плоть, остается она такой же или изменяется? Помнит ли она свою прежнюю жизнь, или только думает, что помнит? Только Ним знает правду.
«Руководство по языку Ним»
Лейф
Вскоре мы уже шли по узким, порождающим клаустрофобию тоннелям; они тоже излучали свет, которого хватало, чтобы ясно видеть. Теперь пол стал мягче, наши ботинки увязали в глине, и четыре лака фыркали и ревели как быки, пробираясь вперед с грамагандаром.