Проксиома созвездия Лжи - читать онлайн книгу. Автор: Аркадий Гендер cтр.№ 7

— Меня зовут Ирина, — первой представилась спутница Федора, когда он помогал ей надеть шубу. — Ирина Кротова.

— Федор, — ответил он. — Федор Ионычев.

— У вас очень интересная фамилия, — улыбнулась Ирина. — Никогда не задумывались над ее происхождением?

— Нет, — пожал плечами Федор, подставляя Ирине руку — опереться.

Они двинулись от кинотеатра к метро «Пушкинская», потом долго, с двумя пересадками, ехали до Кунцево. Ирина еле могла наступать на больную ногу, всю невеликую тяжестью своего тела перекладывая на Федора. И, конечно, всю дорогу они говорили. Вернее, в основном говорила Ирина. После рассказа о корнях Федоровой фамилии (скорее всего, кто-то из его дальних предков был тезкой библейского пророка Ионы и, достигнув в жизни, что называется, «степеней известных», основал род, носящий фамилию, основанную на его имени).

Потом разговор пошел о только что просмотренном фильме. Ирина восторженно комментировала игру Дастина Хоффмана и Мерил Стрип, сыпала фамилиями американских актеров и названиями незнакомых Федору киношедевров.

Потом разговор перекинулся на литературу. Тут с детства начитанный Федор почувствовал себя более уверенно, но быстро выяснилось, что он не читал ни современников вроде хитового «Альтиста Данилова» Владимира Орлова, ни классики советского андеграунда типа «Утиной охоты» Вампилова или «Москва-Петушки» Венечки Ерофеева, ни диссидентов в лице, к примеру, не столь уже и запрещенного Василия Аксенова.

В первый раз в жизни Федор общался с женщиной не только красивой, но и если не умнее, то явно более образованной и начитанной, чем он сам. И чем дальше «в лес», то есть вперед по голубой ветке Московского метрополитена, тем меньше Федору хотелось, чтобы это общение закончилось у двери подъезда Ирининого дома в Кунцево.

У этой самой двери горел яркий фонарь, и Федор впервые рассмотрел Иринино лицо, которое и в кино, и в вагонах метро было большей частью обращено к нему профилем или, в лучшем случае, вполоборота. Да, она была сногсшибательно красива. Большие глаза, тонкий нос, чувственные губы, безупречный овал — с таких лиц пишут портреты, их обладательницы снимаются в кино, становясь эталонами женской красоты.

Федору не верилось, что такая женщина стоит рядом, говорит с ним, держит за руку. И что она не замужем и живет здесь в двухкомнатной квартире с мамой. И все же после неизбежного: «Ну, вот вы и дома» Федор, скорее всего, повернулся, ушел бы, и они никогда больше не встретились, если бы уже в дверях Ирина не сказала:

— Если хотите, позвоните мне, Федор. У меня очень простой телефон. Сто сорок три, сорок три, тридцать четыре.

Всю дорогу до дома Федор удивлялся тому, как он умудрился, вряд ли за весь вечер сказав больше нескольких десятков слов, произвести на такую красавицу такое впечатление. И хотя на ум сразу же приходило булгаковское: «Окончательно уверен я, что в моём происхождении нечисто. Тут не без водолаза», вызывая у Федора самоиронический смех, но, как говорится, факт был налицо, и это очень льстило его самолюбию. Ему становилось от этого стыдно, но оно все равно льстило.

Весь следующий день Федор порывался позвонить своей недужащей пассии, но в результате к вечеру набрал Иринин номер. Назавтра они встретились, и встречались следующие три дня. Вечером пятого дня их знакомства они пили чай в квартире в Кунцево, по какому-то случаю свободной от присутствия Ирининой мамы. Федор сделал Ирине предложение как-то неожиданно для себя самого и совершено обдуманно в то же время, сознательно зачеркивая все, что было в его жизни раньше. Ирина долго и серьезно смотрела на Федора, и ее глаза на глазах меняли свой цвет, из тревожно-серых становясь беззаботно-голубыми. Потом она, словно обозначая принятие окончательного решения, тряхнула головой и решительно начала расстегивать пуговицы на кофточке. На следующий день они подали заявление в ЗАГС.

Сейчас, вспоминая все это, Федор снова испытывал чувство крайнего удивления, что Ирина согласилась так быстро. Ведь он, по сути, не предпринял к этому никаких усилий, счастье иметь рядом с собой столь красивую женщину свалилось на него случайно, даром. И поэтому все время их супружества он из кожи вон лез, чтобы соответствовать, чтобы у Ирины не было повода пожалеть.

Первые десять лет все получалось. Федор, ощущая себя эдаким мощным локомотивом, без устали тащил их семейный состав. Ирина не без видимого удовольствия изображала головной вагон, послушно следующий за локомотивом, и подобное каноническое распределение матримониальных ролей гарантировало семейную идиллию. Через полгода после того, как у Федора начались проблемы, в экономическом смысле уже вагон толкал локомотив, но в устоях семьи Ионычевых все было, на первый взгляд, по-прежнему.

Но тишь да гладь были обманчивы: буря зрела, просто Федор, погруженный в переживания, этого не замечал. То, что она грянула, стало для Федора откровением. Он не узнавал свою жену, не верил, что это она, всегда мягкая, интеллигентная, тактичная, а не какая-то разъярившаяся фурия, ни капли не стесняясь в выражениях, швыряла в него тяжелые комья обвинений в несостоятельности и никчемности.

С того дня в Федоре отношение к жене стало постепенно раздваиваться. С одной стороны, она продолжала оставаться для него любимой женщиной, «моей Ирушей», как он всегда называл ее про себя, от одной мысли о близости с которой сразу начинал бурлить весь организм. С другой — она была теперь для него кем-то вроде инспектора, арбитра, верховной инстанции, перед которым ответственен, кому подотчетен, чуть ли не начальником, прежде чем заговорить с которым, хотелось откашляться, чтобы не дрожал предательски голос.

К осознанию своей новой роли в семейном тандеме, к новому месту в составе Федор пришел не сразу. Сначала, прокручивая раз за разом в голове сцену первой в его мужской жизни выволочки, он неизбежно пришел к отрицанию позиции жены. Она вела себя, как будто бы не было предшествующих обвалу «тучных» лет, и так, словно жена по всем писаным и неписаным канонам не обязана, дав — перед Богом или людьми — обет верности мужу, вместе с ним, как образно сказано в армейском уставе, «сносить все тяготы и лишения». Но такая собственная позиция в пределе диктовала ответные шаги вплоть до ухода с громким хлопаньем дверью, к которым Федор готов не был, потому что он любил Ирину. И еще — он любил их дочь Полинку.

Именно Полинкину болезненность Федор сделал в своих собственных глазах оправданием столь радикальному изменению в отношении Ирины к себе. Беременность не стала для Ирины легкой прогулкой, а после рождения проблемы только усугубились. Вопрос Полинкиного здоровья стал для Ирины не просто пунктиком, а самоцелью, фетишем. Федор не мог не отдавать себе отчета, что именно его неспособность (чего уж там, нужно называть вещи своими именами!) решить жилищный вопрос, увезти семью из инфернального Коровино с последующим своим погружением в деструктивное уныние стали для Ирины поводом для превращения в Медузу-Горгону. Он нашел объяснение Ирининым действиям, он понял ее и, как следствие, сразу же простил. И со своей новой семейной реальностью смирился, молча снося ставшие регулярными Иринины разносы. В такие моменты сам себе он напоминал боксера-лузера, у которого уже нет сил сопротивляться, и он молча терпит трепку, мечтая лишь об одном — когда можно будет, не теряя лица, упасть и с облегчением услышать означающее конец мучений громкое «Аут!» у себя над головой.