Ручной насос, вкрученный в горловину бочки, хлюпал и с каждым качком выплескивал из короткого шланга зеленоватую остропахнущую жидкость. Макар щедро поливал и саму тварь, и землю вокруг: пусть, сука, прожарится!
Спички, газ и кремни к зажигалкам кончились где-то через год. Поэтому гораздый на выдумку Юрий буквально на коленке собрал свою, как он шутил, «зажигалку Семецкого»: серебряно-цинковые авиационные аккумуляторы. Коробочки в два раза больше пачки сигарет с торчавшими на торце болтами клемм, найденные на заброшенной ВПП, и навитая пружинкой проволока из нихрома. Ничего затейливого, стоило накинуть концы «пружинки» на плюс и минус, как нихром почти сразу накалялся до малинового цвета. Тяжело, не очень удобно, не дает открытого огня и жжет пальцы? Да, однозначно. Но дело свое делает.
– Закон Ома – все дела, – Макар вспомнил присказку Семецкого, когда от раскалившейся до красна «пружинки» вспыхнула намоченная керосином тряпка, следом окутывая мертвого урода гудящим пламенем.
– Какой необычный, почти совершенный организм, – медик покачал головой. – Приспособляемость к выживанию, регенерация. Макар, когда мы изучали того гриба-паразита… большая его часть – это мозг. Не мышцы, не система пищеварения, а нервная система. И те толстые полые вены, очень похожие на трубки, вовсе даже система его внутреннего отопления! Там циркулирует согревающая жидкость, какое-то химическое соединение, его производят эти наросты – паразитные органы. Представляешь?
Макар внимательно посмотрел на Ашота: его глаза блестели в сумерках, отражая бушующее пламя.
– И нахера ты мне это говоришь?
Тварь, объятая пламенем, подскочила, дико булькая и квохча через размозженный рот, пробежала два метра, роняя куски горящего мяса, и слепо ударилась в кузов вездехода, ставшего забором. Макар, оказавшись рядом одним прыжком, с размаху рубанул топором обугленную грудину, кроша ребра и внутренности. Тварь, опрокинувшись на спину, дергалась, горела, тлела, шипя и растапливая снег под собой, но упрямо отказывалась умирать. Выдернув топор, Макар хекнул, в два замаха перерубая ей ноги, а затем и руки. Подцепив куски зубом-гвоздодером, оттащил по отдельности в костер.
– Еще, блядь, будут интересности?! – Макар рявкнул на Ашота. – Нет? Тогда прекрати восхищаться и принеси два ведра нефти, залей эту суку, чтоб ей в Аду икалось!
Макар долго сидел у тела Васильева и никак не мог решиться. Ашот молча стоял у стены и не вмешивался. Слезы, обжигая щеки, полились на бороду. Да, ему было почти сорок, и да, он второй раз в жизни потерял родителей.
Дед был Макару отцом. Тем самым, каким не успел стать родной. Как и когда-то, когда была жива мама, а папа, даже будучи вечно в командировке, являлся центром их дома, так же и жизнь станции крутилась вокруг Васильева. Это его стальная воля и не самый лучший характер удерживали весь их разношерстный табор. Вот не будь Деда, они бы передохли через пару-тройку лет от голода или того хуже – перегрызли друг другу глотки, в этом Макар был почти уверен.
Дед диктовал порядки, командовал, требовал точного исполнения своих приказов, распределял обязанности, заботился о выживании всех и каждого. Именно Василий Васильев, хитрый и умный фэсбэшник, оказался стержнем этой пусть не кровной, но семьи. Теперь же успевший закоченеть на морозе труп с проломленным виском смотрел невидящим взглядом в потолок.
Макар протянул руку и, чуть помедлив, закрыл Деду глаз. Пока таскали, укладывали в ряд, заворачивали в шкуры мертвецов, бывших ему родными, Макар думал:
«Зачем я это делаю?»
Дань уважения мертвым? Чтобы проклятущие песцы не жрали и не растаскивали на куски дорогих ему людей? Или, попросту, делал, чтобы занять себя, переварить, перетерпеть, забыться тяжелой работой от творящегося вокруг ужаса? Да, наверно, все это вместе.
В голове сквозь пелену застилавшего глаза горя пробивалась вполне логичная мысль: надо валить. Он ведь хотел на большую землю, верно? Но теперь не просто на разведку. Следовало собрать все, что может понадобиться, загрузить еду, воду, топливо на катер и отплыть вместе с Ашотом… Куда? Да не важно! Лишь бы как можно дальше от этого мертвого, проклятого места – кладбища. Не зря киты десятками приплывали на этот остров умирать. Ох, не зря.
Тела, обернутые в тюленьи шкуры, лежали рядком, обильно политые керосином и нефтью – одной столитровой бочки не хватило, пришлось взять еще. Макар шел и всматривался напоследок в лица: Дед казался спящим, только редкие снежинки ложились на бледное лицо, но не таяли; на лице Ивана Сергеевича застыло удивление; лицо Машки было разорвано, но в вытаращенных глазах даже после смерти плескался ужас. Макар наклонился и прикрыл ее шкурой. А вот Маша. Лицо Жанны казалось каким-то обиженным. Да наверняка она не ожидала смерти от рук Семецкого. Правда, от Юры там мало что оставалось.
Макар вдруг вспомнил, что Юру и близнецов они не принесли, хотя следовало. Он подцепил топором головешку из костра основательно до костей прогоревшей твари и бросил в лужу керосина.
Пламя с гулом, закручиваясь огненным смерчем, принялось пожирать тела. Кожа на лицах и руках желтела, становилась густо-оранжевой, запекалась, трескалась и обугливалась; тела от жара закипали внутри и раздувались. Тюленьи шкуры не справлялись со своей задачей, животы мертвецов лопались, прорываясь наружу кольцами кишок.
Воздух заполнил смрад горелого мяса и внутренностей. Макар, упав на колени у погребальных костров, рыдал. Отворачивался, не в силах смотреть, но снова и снова заставлял себя: чтобы выжить, нужно быть сильным. А ему следует стать сильнее вдвойне, зачерстветь душой, ведь это наверняка далеко не последняя потеря в его жизни.
Макар поднялся с колен. Глаза нестерпимо резало, нос забился копотью сгоревшего мяса и нефти – запахом, который он не сможет забыть наверное уже никогда. Огонь сжег волосы, стер черты лиц, оставил оскаленные в немом крике щербатые рты, оголив плоть до кости, – стало невозможно определить кто где. Да это было уже не важно. Макар решил, что сложит останки в бочку и похоронит в братской могиле, заложив камнями. А после уберется отсюда. Навсегда. Оставалось только закончить с Колькой, Пашкой и Юрой.
– Ашот, где тела близнецов?
Медик, стоявший неподвижной горой чуть поодаль, будто не услышал вопроса. Он глядел на пламя, раздуваемое упругим ветром с моря, и казался погруженным в себя.
– Ашот!
– Они там, в медотсеке. Ты хочешь сделать это сейчас?
– Я… – запнулся Макар. Он не хотел. – Надо их похоронить.
– Они уже никуда не денутся. Макар, надо отдохнуть. Пойдем, растопим печь, я чертовски замерз. Мы – живы. И думаю, чтобы так продолжалось и дальше, следует согреться, поесть и отдохнуть.
Макар хотел было возразить, но вдруг ощутил огромную усталость, его практически давило к земле. Сил почти не осталось.
– Надо, – с нажимом повторил Ашот. – Говорю тебе как врач. Макар молча кивнул и, волоча топор, пошел к входу в главный модуль. Ашот направился следом.