Дом за поселком - читать онлайн книгу. Автор: Виктория Токарева cтр.№ 10

Началась война. Володе исполнилось восемнадцать лет. Его сразу призвали. Послали в военное училище в Алма-Ату.

Наталья Николаевна отправилась в эвакуацию в Ташкент. Надеялась, что из Ташкента будет легче перебраться к сыну в Алма-Ату. Но не получилось.

Накануне войны двадцатилетняя Кипса вышла замуж и родила мальчика Андрея. Надо было помочь дочери.

Условия жизни — ужасающие: жара, отсутствие денег. Павлик, как всегда, был занят собой, разъезжал с театральной бригадой по фронтам. Он мало думал о том, что вне поэзии. А его бывшая жена, дочь и внук были как раз вне поэзии.

Все-таки Наталье Николаевне удалось увидеть сына, когда он ехал на фронт. Один-единственный раз, на перроне вокзала.

Володе присвоили звание младшего лейтенанта. Он стоял юный, в новенькой форме. Все время успокаивал:

— Мама, не волнуйся. Со мной ничего не случится. Я хитрый.

Этот «хитрый» погиб в первом же бою.

От Натальи Николаевны долго скрывали правду. Прятали извещение о смерти. Потом все-таки сказали. Ее жизнь остановилась.

Павел Григорьевич приехал в Ташкент. Пришел к бывшей жене. Они сидели, прижавшись друг к другу, враз осиротевшие. Павлик плакал. Все наносное с него сошло. Он рыдал, его душа сотрясалась.

Поэту свойственно все свои чувства переплавлять в стихи, и он выплеснул свое горе, написав поэму «Сын». Это лучшее, что вышло из-под его пера. Поэма была удостоена Сталинской премии. К поэту пришло признание.

Несмотря на внешнее неучастие в жизни первой семьи, Павел Григорьевич был связан с ними вековыми нитями. Их корневая система перепуталась глубоко под землей и стала общей. Это было одно дерево: Наташа Щеглова, Павлик, Кипса, Володя.

Зоя, конечно, тоже существовала, но без корней. Просто ветка от основного ствола. Она это понимала и часто прикладывалась к рюмочке. Но ничего. Рюмочка ничему не мешала. И даже, наоборот, расцвечивала мир в радужные краски.

Война кончилась. Сталин умер, но успел дать писателям землю под дачи.

По полгектара на нос. На реке Пахре возник поселок «Советский писатель».

Зоя Бажанова уже не работала в театре. Может быть, ее сократили, либо она ушла сама. Павлик — вот ее театр и ее сцена.

Зоя легко рассталась с актерской карьерой и вся ушла в обустройство дома. Дом она создавала медленно, продумывая каждую деталь. Ничего случайного. Большим вкусом и немалым богатством, а также дизайнерским талантом веяло от интерьера. Старинную мебель Зоя находила в комиссионных магазинах. Эта громоздкая мебель не влезала в тесные хрущевские квартиры. Ее просто выбрасывали на помойку либо свозили в комиссионки.

Мой друг художник Игнатьев принес домой с помойки потрясающий дубовый стол. Он нес его на голове.

У Антокольских я запомнила буфет из черного дерева, весь в резных завитушках, как мех каракуля. Тончайшая ручная работа, редкое драгоценное дерево. Впечатление, что этот буфет принадлежал маркизе де Помпадур. От него было невозможно оторвать глаз. Хотелось смотреть и смотреть. В этом буфете была какая-то магия.

Нереализованное материнство, неудавшееся актерство — все это объединилось в энергию созидания дома. И он возник. И был прекрасен и неповторим, как музей. На стенах висели редкие гравюры в сдержанных дубовых рамах. Павловские стулья, люстры — хрусталь и бронза, дубовый резной овальный стол. Зоя гордилась домом, это была ее козырная карта.

Приходили гости, соседи по поселку: Семен Кирсанов, Нагибин с Беллой Ахмадулиной, Матусовский с дочками, Владимир Масс с женой. Их так хотелось принять, а Зоя умела принимать.

— Павлик! Павличек! — звала Зоя.

И сверху, со второго этажа, стучали по ступенькам шаги. Это из своего кабинета спускался Павел Григорьевич — лысый, с трубкой, торчащей из-под щеточки седых усов, со своими сверкающими глазами. Он воцарялся за столом и перекрывал голоса гостей своим хриплым напористым голосом.

Антокольский читал свои стихи:

Ему аплодировали, им восхищались. Павлик этого жаждал. У него все было супер: дом, угощение, вечно молодая жена с разными глазами. Он любил и был любим. Он жил в раю. И «пусть горе ударами медного гонга уже окровавило сердце мое» — все равно жизнь продолжается.

Оставшись без театра, Зоя Бажанова переключилась на новое творчество. Она собирала корни деревьев, коряги, замысловатые наросты на стволах и угадывала в них будущую скульптуру. Это могла быть голова пана, летящий звероящер, горгона Медуза.

Зоя как архитектор отсекала все лишнее, и глазу открывалось нечто неожиданное: русалка например — женский торс и рыбий хвост.

Иногда фигура состояла из нескольких частей. Приходил Владимир Михайлович — бывший шофер, ныне мужик при доме. Приносил молоток и гвозди. Сбивал части в единое целое. Это называлось «вбивать гвозди в чертей».

Гвозди вбиты. Фигура готова. У фигуры есть волосы, глаза и даже определенное выражение лица.

Зоя украшала своими скульптурами подоконники. Дарила соседям. Даже у меня на стене висит лик какого-то живописного старца. Я его не выбрасываю. Я усматриваю почерк Зои, ее обаятельной личности.

Главный талант человека — это талант любить. Зоя обрушила этот талант на Павла Антокольского. Он жил в ее любви, как в жарком климате, постоянно ощущая тепло и разлитое в воздухе счастье. Он этим дышал.

Все кончается. Однажды Зои не стало. Она умерла в ночь под Новый год. Павла Григорьевича как будто вытолкнули на холод, и он в нем замерзал. Из любимого ребенка он превратился в никому не нужного старика. В хлам. Жить ему стало неинтересно.

Павел Григорьевич выдержал удар потери, но жизнь его больше не радовала. Он уже не жил, а доживал.

Дом опустел. Время от времени в нем раздавался треск, это разговаривали рассыхающиеся доски.

Свято место пусто не бывает. В дом тут же переехала Кипса со своим сыном Андреем и привезла мать Наталью Николаевну Щеглову.

Разлучница Зоя Бажанова исчезла, семья воссоединилась.