Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Сент-Обин cтр.№ 74

Патрик потянулся за сигаретами, когда снова зазвонил телефон.

— Чем ты там занимаешься? — спросил Джонни.

— Грежу наяву, причем опять спорю сам с собой, и так без конца, — ответил Патрик. — Не пойму, отчего мне кажется, что в этом-то самая суть интеллекта — когда для ссоры никто другой не нужен; только было бы недурно наконец с чем-то определиться.

— В «Мере за меру» спорят очень много, — заметил Джонни.

— Да, знаю, — отозвался Патрик. — В итоге я теоретически согласился с тем, что нужно прощать ближних по принципу «Не суди, да не судим будешь» ^{117}, но эмоциональных оснований для этого нет, по крайней мере в той пьесе.

— Вот именно, — согласился Джонни. — Будь дурное поведение веским доводом прощать дурное поведение, нас всех раздувало бы от благородства.

— Что тогда считать веским доводом? — спросил Патрик.

— Понятия не имею. Все больше убеждаюсь, что события либо происходят, либо нет и никак их особо не пришпоришь. — Об этом Джонни подумал только что и никакой убежденности не чувствовал.

— На все свой срок ^{118}, — простонал Патрик.

— Точно, но пьеса совсем другая, — заметил Джонни.

— В какой пьесе участвуешь, важно определить еще до того, как выберешься из постели, — сказал Патрик.

— По-моему, о сегодняшней нашей пьесе люди еще не слышали. Кто такие Боссингтон-Лейны?

— Тебя они тоже на ужин пригласили? — спросил Патрик. — Придется нам с тобой изобразить аварию на шоссе, что скажешь? Поужинаем в отеле. Без наркоты мне среди чужих тяжеловато.

Патрик и Джонни сейчас питались жаренным на гриле, запивая минералкой, но то и дело ностальгически вспоминали былые деньки.

— Зато когда мы с тобой ширялись на вечеринках, то видели только сортиры, — напомнил Джонни.

— Да уж, — отозвался Патрик. — Сейчас, когда захожу в сортир, я одергиваю себя: «Эй, что ты здесь делаешь? Ты же завязал!» Я решительно выхожу из туалета и лишь потом понимаю, что хотел поссать. Кстати, мы в Читли вместе поедем?

— Конечно, но в три у меня встреча «Анонимных наркоманов».

— Не представляю, как ты выносишь эти сборища, — проговорил Патрик. — Там же полно жутких личностей.

— Это да, но ведь так в каждом людном месте, — отозвался Джонни.

— По крайней мере, я не обязан верить в Бога, чтобы пойти на сегодняшнюю вечеринку.

— Даже если бы такое обязательство существовало, ты наверняка нашел бы способ пойти! — засмеялся Джонни. — Напрягает лишь, когда тебя загоняют в рамки добродетели и при этом заставляют петь ей дифирамбы.

— А лицемерие тебя не напрягает?

— На этот счет есть чудесный совет: «Играй роль, пока роль не станет тобой».

Патрик издал звук, как при рвотном позыве.

— Вряд ли, нарядив Старого Морехода свадебным гостем ^{119}, добьешься успеха.

— У нас не свадьба, а будто целая компания Старых Мореходов свою вечеринку мутит.

— Боже! — простонал Патрик. — Все еще хуже, чем я думал.

— Свадебным гостем наряжаться угодно только тебе, — парировал Джонни. — Разве не ты жаловался в последний раз, когда бился головой о стену, умоляя избавить тебя от мук зависимости, что не можешь забыть эту фразу о Генри Джеймсе: «Он страстно любил обедать в гостях и признался, что за зиму тысяча восемьсот семьдесят восьмого года принял сто пятьдесят приглашений»? Ну, или что-то в этом роде.

— Хм, — отозвался Патрик.

— Ну а как тебе в завязке, не слишком тяжело? — спросил Джонни.

— Конечно тяжело, это блядский кошмар! — пожаловался Патрик. Раз уж он олицетворял стоицизм в противовес терапии, то не упускал возможности приукрасить свои муки. — Либо я просыпаюсь в «серой зоне», забыв, как дышать, — зашептал он, — а ноги так далеко, что самолетом не долетишь. Либо мне без конца отрубают голову, мимоезжие автомобили дробят колени, а собаки раздирают печень, которая мне еще пригодится. Если о моем внутреннем мире снимут кино, публика такого не перенесет. Матери завопят: «Верните „Техасскую резню бензопилой“, приличный фильм для семейного просмотра!» Эти прелести сопровождает страх, что все случившееся со мной я забуду, а все увиденное мной исчезнет, «как слезы под дождем», — цитируя репликанта Роя Батти из финала «Бегущего по лезвию».

— Ага-ага, — поддакнул Джонни, часто слышавший, как Патрик репетирует отрывки этой речи. — Тогда чего ты так крепишься? Не проще ли уступить искушению?

— То ли гордость, то ли страх мешает, — сказал Патрик, потом, быстро сменив тему, спросил Джонни, когда заканчивается встреча «Анонимных наркоманов». Они договорились отъехать от дома Патрика в пять вечера.

Патрик снова закурил. Разговор с Джонни встревожил его. Зачем он упомянул гордость и страх? Неужели ему до сих пор стремно признаться даже своему лучшему другу в интересе хоть к чему-то? Откуда эта тяга маскировать новые чувства старыми выражениями? Может, другие не замечали, но Патрик хотел остановить копание в себе, в своих воспоминаниях, остановить интроспективный и ретроспективный поток мыслей. Он хотел вырваться из своего мирка, чему-то научиться, совершить что-то важное. Больше всего Патрику хотелось избавиться от инфантильности, не прибегая к дешевой маскировке родительства.

— Вообще-то, большого риска тут нет, — пробормотал Патрик.

Он наконец выбрался из постели и надел брюки. Пора увлечения девушками, которые, когда в них кончаешь, шепчут: «Осторожнее, я не предохраняюсь», фактически осталась в прошлом. Одна из таких девиц тепло вспоминала абортарий: «Обстановка шикарная. Удобная кровать. Хорошая еда. Можно всласть посекретничать с другими девчонками, ведь ты никогда их больше не увидишь. Сама операция вполне приятная. Вот после нее становится тоскливо».

Патрик затушил сигарету и отправился на кухню.

Зачем он критиковал встречи «Анонимных наркоманов»? На них же просто покаяться ходят. Зачем он все так усложняет? С другой стороны, какой смысл идти исповедоваться, если не готов рассказать о самом главном? Кое в чем Патрик никогда не признавался никому и никогда не признается.

2

Николас Пратт, по-прежнему в пижаме, побрел обратно в спальню своего дома на Клейбон-Мьюс. В руках письма, которые он только что забрал с коврика у двери, внимательный взгляд изучает почерк на конвертах — сколько «серьезных» приглашений в них скрыто? В шестьдесят семь он «прекрасно сохранился», но «так и не написал долгожданные мемуары». Николас «знал всех на свете» и накопил «кладезь чудесных историй», но деликатность приложила изящный палец к его полуоткрытым губам, и он даже не брался за книгу, над которой, по общему мнению, работал. В «большом мире», как Николас называл две-три тысячи состоятельных людей, слышавших о нем, частенько «с ужасом гадали», какими предстанут в книге Николаса.