Патрик Мелроуз. Книга 1 (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Эдвард Сент-Обин cтр.№ 26

Анна сменила простое белое платье на простое черное. В руке она держала зажженную сигарету. Виктор, переборов необходимость выбора наряда к ужину, пришел в своем толстом пестром свитере.

— Привет, — сказала Анна Элинор и ласково поцеловала ее в щеку.

Покончив с приветствиями, Николас не удержался от замечания в адрес Виктора:

— Дружище, ты будто собрался на Гебридские острова ловить макрель.

— Этот свитер у меня с тех самых пор, — объяснил Виктор, протягивая Анне бокал, — как мне достался аспирант, избравший темой для диссертации «Абеляр, Ницше, де Сад и Беккет». Понятное дело, он не мог с ней справиться ^{43}.

«Интересно почему», — подумала Элинор.

— В последнее время все любыми путями стремятся обзавестись степенью, — продолжил Виктор, входя в роль, которую ему полагалось исполнять за ужином.

— А как тебе сегодня работалось? — спросила Элинор. — Я весь день размышляла над этим самым непсихологическим методом исследования личности, — солгала она. — Я правильно выразилась?

— Совершенно верно, — ответил Виктор. — Кстати, и я весь день обдумывал твое замечание о том, что личность в уме, так что никаких других мыслей мне в голову не приходило.

Элинор покраснела, подозревая насмешку.

— По-моему, Элинор права, — галантно вмешался Николас. — Разве можно отделить личность от того, что ты о себе думаешь?

— Разумеется, нельзя, — сказал Виктор, — если рассматривать ее с этой точки зрения. Но я не использую психоанализа, который, между прочим, в наши дни выглядит так же замшело, как средневековая картография, потому что у нас есть точное представление о том, как именно работает мозг.

— Ну конечно, ученые мужи обожают критиковать чужие дисциплины, — заметил Николас, опасаясь, что Виктор продолжит скучную дискуссию и за ужином.

— Психоанализ нельзя назвать дисциплиной, — рассмеялся Виктор. — Бессознательное, которое можно обсуждать, лишь когда оно перестает быть бессознательным, — это еще один инструмент средневековых методов исследования, который позволяет аналитику рассматривать отрицание как доказательство противоположного. Исходя из этих правил, следует отправлять на виселицу того, кто отрицает, что совершил убийство, и выпускать на свободу того, кто признается в убийстве.

— Ты отвергаешь саму идею бессознательного? — спросила Анна.

«Ты отвергаешь саму идею бессознательного?» — пробормотал Николас себе под нос, подражая истерическому женскому голосу с нелепым американским акцентом.

— Я всего лишь говорю, что, если нами движут некие непознанные силы, такое положение вещей следует именовать невежеством. Мне претит, когда невежество превращают во внутреннюю среду и притворяются, что истинную науку представляет вот этот аллегорический подход, который был бы по сути безвредным и даже приятным, если бы не был таким дорогостоящим и влиятельным.

— Но он помогает людям, — возразила Анна.

— Да, терапия много обещает, — умудренно кивнул Виктор.

Дэвид уже некоторое время стоял в дверях, наблюдая за беседой. Его присутствия не замечал никто, кроме Элинор.

— А, Дэвид! Здравствуй, — сказал Виктор.

— Привет, — сказала Анна.

— Милочка, как я рад тебя видеть, — бросил Дэвид и тут же повернулся к Виктору: — Ну-ка, расскажи, что именно обещает терапия.

— Лучше ты расскажи, — улыбнулся Виктор. — Ты же врач.

— За свою краткую врачебную карьеру, — скромно заметил Дэвид, — я уяснил, что пациенты всю жизнь представляют, будто вот-вот умрут. Единственным утешением для них становится то, что в один прекрасный день они оказываются правы. Только авторитет врача спасает их от непрерывной душевной пытки. Лишь таким образом обещания терапии сбываются.

Николас облегченно перевел дух, потому что Дэвид его игнорировал. Анна отстраненно следила, как Дэвид с наигранной властностью устанавливает свое господство в гостиной. Элинор, пытаясь слиться с ширмой, сжалась в комочек, будто беглый раб на болоте, окруженный сворой господских псов.

Дэвид величественно прошелся по комнате, уселся на трон дожа и милостиво обратился к Анне:

— Моя дорогая, ты уже пришла в себя после героической самопожертвенной поездки в аэропорт с Элинор? — Он чуть поддернул жесткий шелк темно-красных брюк и скрестил ноги.

— Это было не самопожертвование, а сплошное удовольствие, — с невинным видом отозвалась Анна. — Кстати, я с удовольствием возвращаю тебе «Жизнь двенадцати цезарей». В смысле — я с большим удовольствием прочла книгу, а теперь ты с удовольствием вернешь ее в свою библиотеку.

— Весь день — сплошные удовольствия, — сказал Дэвид, уронив с ноги желтую комнатную туфлю.

— Вот именно, — сказала Анна. — Чаша наша преисполнена ^{44}.

— Я тоже прекрасно провел день, — сказал Дэвид. — Просто волшебно.

Николас воспользовался возможностью присоединиться к беседе, не вызывая гнева Дэвида, и спросил Анну:

— И как тебе «Жизнь двенадцати цезарей»?

— Из них вышла бы замечательная коллегия присяжных заседателей. Суд они вершили бы споро, — ответила она, поворачивая большой палец книзу.

— Ха! — воскликнул Дэвид, выражая свое одобрение. — И делали бы это по очереди. — Он резко повернул большие пальцы к полу.

— Иначе нельзя, — согласилась Анна. — Представь, что было бы, если бы им пришлось выбирать председателя коллегии.

— Лучше представь императорскую боль в больших пальцах, — сказал Дэвид, с мальчишеским удовольствием крутя ноющими пальцами.

Появление Бриджит прервало эти счастливые фантазии. Поговорив с Барри по телефону, она выкурила еще один косячок, и все цвета вокруг стали очень яркими.

— Классные желтые туфли, — заявила она Дэвиду.

Николас поморщился.

— Тебе нравятся? — спросил Дэвид, благосклонно глядя на нее. — Я так рад.

Он понимал, что Бриджит постесняется рассказать о телефонном разговоре, но времени расспросить ее не осталось — Иветта доложила, что ужин готов. Ничего страшного, подумал Дэвид, разберемся позже. В погоне за знанием нет смысла убивать кролика преждевременно, сначала надо выяснить, как его глаза и кожа переносят шампунь и тушь для ресниц. И вообще, зачем «бабочку колесовать» ^{45}, когда ей самое место на булавке. Обрадованный этими утешительными размышлениями, Дэвид встал с кресла и торжественно провозгласил: