Ученица. Предать, чтобы обрести себя - читать онлайн книгу. Автор: Тара Вестовер cтр.№ 17

– Ваши отношения с отцом плохо сказываются на почках. Думайте о нем, когда мы займемся чакрами. Энергетическая работа наиболее эффективна в присутствии нескольких людей, чтобы мы могли черпать энергию всех.

Мама указала на мой лоб и велела мне нажать на центральную точку между бровями. Другой рукой я должна была взяться за руку Сьюзен. Ричард должен был нажать на точку на груди и дотянуться рукой до меня. А мама нажала на точку на ладони и коснулась Ричарда ногой.

– Вот так, – сказала она, когда Ричард взял меня за руку.

Десять минут мы стояли молча, как некая человеческая цепь.

Когда я вспоминаю тот день, мне сразу же становится неловко. Мама сказала, что чувствует теплую энергию, движущуюся по нашим телам, но я ничего не ощущала. Мама и Ричард стояли с закрытыми глазами. Они часто дышали. Они чувствовали энергию и передавали ее. Я же притворялась. Я пыталась сосредоточиться, потом стала бояться, что все испорчу, потому что стану разбитым звеном цепи. Энергия мамы и Ричарда не дойдет до Сьюзен, потому что я не смогу ее передать. Когда десять минут прошли, Сьюзен отдала маме двадцать долларов, вышла, а ее место занял другой клиент.

Если я и была скептиком, то это не было исключительно моей виной. Я просто не могла понять, какой из моих матерей доверять. За год до аварии, когда мама впервые услышала о мышечном испытании и энергетической работе, она напрочь отвергла эти идеи. «Люди хотят чуда, – сказала она тогда. – Они проглотят что угодно, если это даст им надежду, если позволит поверить, что им станет лучше. Но магии не существует. Питание, упражнения, тщательное изучение свойств трав – вот и все. Но когда люди страдают, они этого не понимают».

Теперь же мама говорила, что исцеление – процесс безграничный и духовный. Мышечное испытание – это вид молитвы, обращение к божеству. Акт веры, во время которого Бог говорит через ее пальцы. Иногда я верила этой мудрой женщине, имеющей ответы на все вопросы, но не могла забыть слова другой, тоже мудрой матери: «Магии не существует».

Однажды мама объявила, что перешла на новый уровень.

– Теперь мне не нужно задавать вопрос вслух. Достаточно просто думать.

Тогда я стала замечать, что, перемещаясь по дому, мама легонько касается разных предметов и что-то бормочет себе под нос. Пальцы ее сгибались в каком-то ритме. Если она готовила хлеб и не была уверена в том, сколько муки добавила. Щелк, щелк, щелк. Если смешивала масла и не могла вспомнить, добавила ли ладан. Щелк, щелк, щелк. Если тридцать минут сидела над Священным Писанием, но забывала, когда начала читать, мышечное испытание приходило ей на помощь. Щелк, щелк, щелк.

Мама была буквально одержима мышечным испытанием. Она даже не сознавала, что делает. Она прибегала к нему, когда уставала от разговора, когда не была уверена в собственной памяти, когда ее не удовлетворяли самые обычные события жизни. Черты лица ее сглаживались, выражение становилось пустым, а пальцы начинали щелкать, как сверчки на закате.

Отец был в восторге.

– Врачи не могут сказать, что с человеком не так, просто прикоснувшись к нему, – твердил он, сияя. – А мама может!

Той зимой меня мучили воспоминания о Тайлере. Я думала о дне, когда он уехал. Так странно было видеть, как его машина катит вниз по холму, нагруженная коробками. Я не могла представить, где он сейчас, но иногда мне казалось, что школа не так страшна, как считает отец. Тайлер был самым мирным и хорошим человеком из всех, кого я знала, а он любил школу, похоже, даже больше, чем нас.

Любопытство пробудилось. Семя упало на добрую почву. Время и скука – вот все, что было нужно, чтобы оно проросло. Порой, вытаскивая медь из радиатора или швыряя тяжеленный кусок стали в корзину, я представляла себе классы, где теперь проводит свои дни Тайлер. С каждым мучительным часом на свалке интерес становился все более острым. И однажды мне пришла в голову странная мысль: я должна пойти в обычную школу.

Мама всегда говорила, что мы можем ходить в школу, если захотим. Нужно только спросить у отца. А потом можно учиться.

Но я не спросила. В жестких чертах отцовского лица, в его тихом вздохе по утрам перед семейной молитвой было нечто такое, что заставляло меня считать свое любопытство чем-то непристойным. Это было оскорблением тем жертвам, которые он принес, чтобы воспитать меня.

Я стала больше заниматься в свободное время между работой на свалке и помощью маме в составлении микстур и масел. Мама окончательно перестала нас учить, но компьютер у нас все же был и книги в подвале. Я нашла книгу по физике с яркими картинками и еще учебник математики, который помнила с прежних времен. Я даже отыскала поблекшую зеленую книжку по истории. Но стоило мне сесть за книги, как меня тут же клонило в сон. Страницы были блестящими и мягкими – после работы на свалке они казались мне еще мягче.

Когда отец увидел меня с книжкой, он постарался всячески меня отвлечь. Возможно, он вспомнил Тайлера. А может быть, ему казалось, что достаточно отвлечь меня на несколько лет, и опасность минует. Он начал загружать меня работой, нужной и ненужной. Как-то днем, когда он застал меня за учебником математики, мы с ним час таскали воду ведрами через поле и поливали фруктовые деревья – в этом не было бы ничего необычного, если бы не шел проливной дождь.

Но если отец и пытался удержать детей от интереса к школе и книгам – от соблазна иллюминатов, которому поддался Тайлер, то ему стоило обратить особое внимание на Ричарда. Ричард тоже должен был помогать маме составлять микстуры, но почти никогда этого не делал. Он просто исчезал. Не знаю, было ли известно маме, куда он уходит, но мне было. Днем Ричард почти всегда сидел в темном подвале, забившись в щель между диваном и стеной, и зачарованно читал энциклопедию. Когда в подвал спускался отец, он тут же выключал свет, чтобы не тратить электричество попусту. А потом я находила повод спуститься и снова включить лампочку. Если отец это обнаруживал, он начинал ругаться на весь дом. Маме приходилось выслушивать длинную лекцию о том, что нельзя оставлять свет в пустых комнатах. Она никогда не ругала меня, и мне казалось, что она знает, где Ричард. Если я не спускалась, чтобы включить свет, Ричард читал, водя носом по странице. Ему безумно хотелось читать. Он безумно хотел прочесть эту энциклопедию.

Тайлер уехал. Ничего в доме больше не напоминало о нем, кроме одного. Каждый вечер после ужина я закрывала дверь в свою комнату и вытаскивала из-под постели старый плеер Тайлера. Я перетащила в свою комнату его стол. Когда пел хор, я усаживалась в его кресло и училась, точно так же, как тысячами вечером учился он. Я училась не истории и не математике. Я училась религии.

Дважды я прочла Книгу Мормонов. Прочитала Новый Завет – сначала быстро, потом медленно, делая пометки, справляясь с другими главами. Я даже пыталась писать короткие сочинения о вере и жертвенности. Сочинений моих никто не читал. Я писала их для себя, мне казалось, что и Тайлер учился для себя и только для себя. Затем я перешла к Ветхому Завету. Потом стала читать отцовские книги, которые по большей части представляли собой собрание речей, писем и дневников ранних мормонских пророков. Они были написаны на языке XIX века – резком, не всегда понятном, но очень точном. Поначалу я ничего не поняла. Но со временем мои глаза и уши привыкли к этому языку, и мне стало приятно знакомиться с фрагментами истории моего народа: сказаниями о пионерах, моих предках, которые пробивались через американские пустыни. Сказания были живыми и интересными, а вот лекции – абстрактными трактатами на непонятные философские темы. Именно этим абстракциям я и уделяла основное внимание.