От Древнего мира до Возрождения (сборник) - читать онлайн книгу. Автор: Паола Волкова cтр.№ 117

У Леонардо очень много рисунков, их очень интересно рассматривать. Это отдельный рисунок головы Марии, это отдельные фрагменты младенца, Иоанна Крестителя, который благословляет младенца, изображения младенца – рисунки сангиной, итальянским карандашом. Но по существу эта история, конечно, необыкновенно интересная. «Анна, Мария, младенец и агнец» – это картина, которая, как и «Джоконда», была с Леонардо во Франции. Так же, как и «Джоконда», эта картина при смерти Леонардо никому не принадлежала. Известно, что душеприказчиком Леонардо, как бы наследником, был Франциск I. Еще его предшественник, Людовик XII, мечтал о приглашении Леонардо во Францию.

Леонардо во Францию приехал. В отличие от Лодовико Моро, герцога миланского, к которому Леонардо обращался с письмом, где он описывал ему, что он может делать, Франциск от него ничего не требовал. Для Франциска было честью само его пребывание во Франции. Франциск дал ему дом – замок, Франциск давал ему деньги на эксперименты, что для Леонардо было самым главным и самым важным. Очень интересно, что его амбиции были, прежде всего, амбициями ученого, отнюдь не художника.

Во Флоренции он участвовал в конкурсе, ему обещали довольно большие деньги, когда он делал замечательный картон, который сейчас находится в Уффици, «Поклонение волхвов». Считается, что эта картина из числа тех, которые остались незаконченными. Но на самом деле эта картина Леонардо совершенно законченная. Может быть, первоначально была идея другого решения или другого завершения, но то, что он сделал, – это абсолютно завершенная работа. Ему не деньги были важны, а просто ему надоело ее писать, он уже решил в ней что-то главное. Он ответил для себя на главные вопросы, когда он делал эту картину. Больше она его не интересовала, он шел дальше, потому что его натура была натурой великого исследователя, любопытствующего, внедряющегося в святая святых, в тайну бытия. И она его интересовала больше всего.

Если вы будете внимательно рассматривать «Поклонение волхвов» в Уффици, то обнаружите там огромное количество деталей, и в самом «Поклонении волхвов», и в фоне этой картины. Это вопросы, на которые ответить достаточно трудно. Поэтому совсем не удивительна там эта знаменитая лестница, кончающаяся ничем. И поэтому совершенно не удивительно, что Андрей Арсеньевич Тарковский использует эту картину: в «Жертвоприношении» тоже эта лестница, которая заканчивается ничем, там такая перекличка голосов. Как это вообще замечательно, когда художники как бы создают мировое эхо, когда они перекликаются в пространстве, «на воздушных путях голосов перекличка»… Вот это и есть культура.

Говоря, например, о Дюрере, нельзя обойти эту тему – какое огромное количество эхолотических ответов, что такое эхо-культура, что такое посылаемый, что такое послание, которое отдает художник, и что такое ответ на это послание. И если существует такое количество ответов на послания Дюрера, то на послания Леонардо ответов неисчислимое количество.

Вернемся, однако, к «Анне, Марии, младенцу и агнцу». Несомненно, что эти три картины Леонардо объединены некой общей идеей, если не общим замыслом, потому что они хронологически друг от друга разнесены на достаточно большие промежутки времени. Но все-таки Леонардо вкладывал какую-то одну и ту же мысль в них. Какую? Когда вы их рассматриваете с точки зрения драматургии сюжета, вы начинаете теряться. Откройте любую книгу, посвященную Леонардо да Винчи, на любом языке, попробуйте найти на это ответ. Вряд ли вы его найдете. Их описывают вскользь, потому что это очень трудно. Почему она сидит у нее на коленях? Почему она ее не видит? А почему голова на фоне лунного пейзажа, а ноги в воде? Почему она видит только младенца, а младенец как-то слепо тянет за уши агнца?

Можно сделать предположение по этому поводу. Когда Леонардо писал картины, он думал все-таки иначе, чем его современники. Он был с ними и вне их, вне своих современников. Конечно, эпоха Леонардо была эпохой великих открытий. Она очень интересовалась небом. Она очень интересовалась космосом. Она очень интересовалась Вселенной. Она очень интересовалась не просто Вселенной как творением божественного разума, а как некоей великой загадкой. И не исключено, что «Анна, Мария, младенец и агнец» представляют собой какой-то вариант гипотезы.

Леонардо, вне всякого сомнения, и современники его, и, безусловно, Рафаэль, разделяли неоплатоническую идею о том, что существует всемирный разум, не вселенский, а всемирный разум, всемирный дух. Женское начало было главным, и не исключено, что этот всемирный дух представлен праматерью, прародительницей Анной. Она пра-, она корень всего явления. Возможно, он преподносит нам гипотезу, что земля началась, когда началась на ней вода, что жизнь началась, когда началась вода. Что вот этой проточкой, соединившей землю с безжизненным космосом, является вода, поэтому вдовство Анны, поэтому ее образ на фоне этого ландшафта, а ноги ее в воде. А уже Мария представляет собой образ мифологической идеи «мать-земля», она же и Мария, она же и мать человечества, она же и мать человеческая. Младенец представляет собой человечество, которое по отношению к праматери, к праземле, находится еще в младенческом состоянии.

Между прочим, эта мысль о том, что человечество находится в младенческом состоянии, у Леонардо довольно часто встречается. У него есть письменный апокалипсис. У Дюрера в гравюрах на дереве изображен апокалипсис, а у Леонардо апокалипсис написанный. И он там пишет: вижу (видит, он прозревает сквозь века) очень страшный момент, когда некоторые, набив опилками или чем-то шкуру теленка, бегают за этой набитой шкурой теленка, бросают ее с ноги на ногу, а другие многие кричат. Это апокалипсическое видение футбола. Ужас, когда бессмысленно шкуру теленка набили, с ноги на ногу ее перебрасывают зачем-то, а многие другие кричат. Такие провидческие кошмарные образы будущего.

Возможно, «Анна, Мария, Младенец и агнец» в этой форме дают нам представление о его мысли о том, что мы не одиноки в пространстве. Что земля появляется как жизнь тогда, когда появляется вода. И происхождение воды связано с деятельностью мирового разума и мирового духа. Так сказать, с праматерью. А уже Мария – это библейско-христианское, объединенное с мифологическим представление о земле, о матери, о матери человечества, о матери Христа.

Что касается агнца, на вопрос о нем трудно ответить. Потому что агнец может быть как традиционной христианской темой жертвы, абсолютной жертвенности, так может быть и образом животного мира, зооморфическим образом, с которым связан человек. Конечно, земля эта написана Леонардо необыкновенно богато, щедро и абсолютно иначе по манере, чем написан лунный пейзаж.

Все это может быть оспорено кем угодно, потому что это не более чем попытка решить загадку. Точно так же можно увидеть эту же самую формулу в Джоконде, в ее двоесущности, в ее принадлежности двум мирам. Это человек, как бы принадлежащий двум мирам, не земле и небу, а миру земному и Вселенной. «Джоконда» – это всемиф о всечеловеке. Точно так же, как никогда нельзя быть уверенными в том, что там, где есть эта кремнистая поверхность, там внутри нет воды или нет жизни, исчезающей или, наоборот, зарождающейся жизни, что и показано в «В гроте».

Каким же должен быть Леонардо, если он оставляет нам эти картины? Есть художники, искусство которых совершенно, сама манера их письма совершенна. Леонардо пишет совершенно. Когда автору счастливится побывать в Лувре, он идет смотреть «Анну, Марию, младенца и агнца». Не «Джоконду» и «Мадонну в гроте», смотреть на которую не так интересно. Но очень интересно смотреть «Анну, Марию, младенца и агнца», изучать каждую деталь. Эта картина совершенна, это картина, которая написана так, как современники не писали, она полна воздуха, она наполнена воздухом земли. То, что Леонардо называл «сфумато» – световоздушная среда, в которой мы живем. И от этого влажного сфумато световоздушной среды, от этого влажного воздуха мягкими становятся тени, удивительное вот это лицо, как бы чуть-чуть подернуто всегда около глаз и щек легкими, мягкими тенями, которые делают формы округлыми, чувственными, очень нежными. Леонардо удивительно пишет драпировки, он замечательно пишет платья женщин. Даже в очень ранней его работе, «Мадонне Бенуа», необыкновенно написаны складки платья. Вот эти складки, которые лежат на коленях, – просто смотришь и видишь мойр в Парфеноне. Это, наверное, самое совершенное изображение драпировок.