Песни богов в виде мигающих микроскопических искр слетали с головы дракона, словно пар из чайника, создавая небольшое облачко. Однако вытекало оно не из зубастой пасти, а из ноздрей, как дыхание в морозную ночь.
– Ни слова, – предупредил он Цифраль. – Давай без комментариев. Ну, иди к дядюшке… – последнее было обращено к переливчатому облачку, стекающему с носового штевня.
Он раскинул руки, облачко перед ним сформировалось в неустойчивую круглую форму. Драккайнен сконцентрировался и выбросил руки перед. Из облачка вытянулись две дрожащие полоски и охватили его ладони, а потом взобрались на самые плечи.
– Осторожно… – заскулила Цифраль.
– Спокойно, – сказал Вуко тоном, каким говорят с тигром, встреченным на улице. Он стоял, окруженный облачком радужных искр, будто в нимбе бриллиантовой пыли. Берега Драгорины расступились, и драккар вплыл в озеро, поблескивающее во тьме, как черное зеркало. Дохнул легкий ветер, но окружающая Драккайнена звездная пыль не развеялась, а пошла легкими волнами.
Разведчик сглотнул:
– Ладно… Посмотрим, что можно с этим сделать. Сперва поворот…
Он стиснул зубы. Прошла минута, а потом драккар дрогнул. По корпусу прошли вибрации, будто внезапно включился раздолбанный двигатель рыбачьего катера. Корпус заскрипел, внизу, в кают-компании, что-то с лязгом упало на пол. Но корабль начал поворачивать. Легонько, градусов на десять по курсу, и со все большим дрожанием – но поворачивал. Драккайнен стоял на согнутых ногах, и казалось, пытается толкать грузовик. Потом он выдохнул и выпрямился. Корабль сразу же перестал трястись и плавно вернулся на свой курс, будто с облегчением.
Драккайнен снова уселся на шкуре.
– На это ушло немало энергии, – заявила Цифраль. – Это облачко сделалось куда более разреженным. Полагаю, должен быть более простой способ.
– Есть, – ответил он. – Нужно просто отключить автопилот. А так-то да, я действовал наперекор мотору. Но важнее, что на драккар вообще можно влиять. Теперь попробуем кое-что другое.
Он вынул стрелу из колчана и прицелился куда-то в ночь. Положил ее на раскрытую ладонь, прикрыл глаза и прошептал что-то по-фински, не слишком вежливо. Стрела со стуком свалилась на палубу.
– Это будет длинная ночь… – вздохнула Цифраль.
* * *
Увы, лодку мы не находим ни утром, ни на следующий день. Попалась только позабытая, полузатопленная долбленка, немногим больше корыта, вмерзшая в лед и заросли камыша на берегу. Вернее, каких-то растений, что напоминают камыш, потому что – высокие и растут в воде. Однако долбленка не пригодится ни для чего: ни как шлюпка, ни вообще. А больше – ничего. Похоже, лодки старательно спрятали, едва лишь выпал первый снег. А на что мы надеялись?
В итоге – дрейфуем по течению на льдине. На льдине в форме драккара.
Реку начинает схватывать лед. Подле берегов уже появляется молочная масса, она протягивается метра на полтора и заканчивается тонкими кружевами, все стволы и камни тоже окутаны в ледяной иней, в течении плывет шуга, тонкие – пока что, – как стекло, плитки льда начинают собираться в стайки и с легким треском уступают носу драккара. Еще день-два – и река встанет до самой весны. У нас тут континентальный климат. Жаркое лето и суровые зимы. Я надеюсь, что это означает также и то, что до самой весны будет царить спокойствие. Пожалуй, даже ван Дикен не настолько глуп, чтобы ударить по Побережью Парусов в мороз и снег. А если он и решится, то не будет проблем. Вымерзнут в шатрах и куренях, поломают зубы о частоколы местечек, и прежде чем я вернусь, на нем можно будет поставить крест. Но что-то мне говорит, что все будет не так просто.
Я высматриваю лодку, поскольку это базовая часть моего плана. И тут даже речь не о том, что драккар начнет таять в открытом море, а я очнусь, дрейфуя на льдине.
Тем временем мы готовим консервированное мясо на ледяных брикетах, пьем грифоново молоко с водой и сменяем друг друга на вахтах. Я ввел корабельные порядки. Нет необходимости следить за курсом, рулить или поправлять такелаж, а потому мы просто стоим контрольные вахты и убираем кают-компанию. Кормим лошадей и чистим трюм, выводим коней по решеткам, превращенным в сходни, и проводим их по палубе. Проверяем оружие, при свете аквариумов тренируемся в схватке на мечах, копьях и ножах или врукопашную. Я показываю им техники подкрадывания к часовому, тихого убийства, обездвиживания. Преподаю основы саботажа и тактику малых отрядов. Нужно. Мы или спецотряд, или пятерка безымянных трупов. Потому я не даю им покоя. В ином случае в море мы выйдем группкой ленивых, рассорившихся пьяниц. Возникнут проблемы – будем трупами.
Себе я тоже не даю отдыхать. Тренируюсь со своими палашами и мечом. А прежде всего пытаюсь освоить песни богов. Именно тогда, во время тренировок в одиночестве на своих вахтах, без особого успеха пытаясь освоить чудеса, я нахожу трон. Происходит это в результате неудачной попытки поджечь издали сухое дерево. Попытки, что заканчивается половинчатым успехом. Потому что кое-что пламя все же охватывает, но вовсе не то дерево, в которое я целился. Не сумел увидеть, что именно, надеюсь только, что не чей-то дом, но подходя, чтобы рассмотреть, к кормовому штевню, я вдруг замечаю: тот поставлен по-дурацки. Будто с запасом. Драккар отсылает к образу ладей викингов, но только до определенной степени. Он больше, он чрезмерен, как из оперы. На настоящих «длинных лодках» нет нескольких трюмов, лестниц или крытых помещений. Это были ладьи – не корабли. В случае шторма люди сбивались под полотняные тенты или под наброшенную на голову попону. Штевень не встает на высоту второго этажа. Здесь, на носу, борта встают мягкой линией, врастая в задранный штевень, на корме же материал вверх от палубы создает выпуклый выступ, охватывающий и борта, и торчащую балку. Как усиление это смысла не имеет. Идиотский валок льда, блокирующий доступ к корме.
В какой-то момент я замечаю в нем абрисы более плотной материи, будто тень кресла, помещенного внутрь. Кресла или трона, с высокой спинкой и подлокотниками. Просто тень, сгусток с чуть молочными контурами. Я не уверен, действительно ли я его вижу: осматриваю вросшую в корму глыбу льда под разными углами, даже приседаю подле нее, но во мраке зимней ночи не слишком много видно.
Шесть утра, я продолжаю назначать себе «собачьи вахты» – мне хватает и пары часов сна, потому мне все равно. В «морских котиках» мне вбили в голову, что командир берет худшую работу. В это время года солнце встает в половине восьмого, сейчас самое дно зимней ночи: черное, ледяное и мертвое.
Меня сменяет Грюнальди, от рыжей бороды которого отдает теплом трюма – он приходит с двумя рогами горячего грифонового молока. Я беру свою порцию и с облегчением вхожу в уютную кают-компанию.
Утром мы уже близко от Змеиной Глотки. После двух часов сна, настолько глубокого и тяжелого, словно я умер на миг среди тех мехов и одеял в своей каюте на корме, я встаю бодрым и готовым к работе. Может, я ищу одиночества, а может, просто избегаю Сильфаны. Пытаюсь оставаться командиром. Она красивая, если не считать этих черных глаз призрака. И с каждым днем, проводимым вдали от дома, все красивее. Красивая, гибкая и слишком молодая. И заинтересованная. А я – всего лишь человек. Если мы превратимся в пару милующихся в ахтерпике голубков, мораль рухнет, и с тем же успехом нам можно будет прыгать за борт. Потому я выхожу на палубу из своего одиночества, приветствуя Грюнальди кубком этого странного, но горячего типа-гиннеса-со-специями и приношу с собой топор. Один из наших длинных данаксов на полутораметровом топорище, с длинной бородкой и массивным обухом. Таким можно снять с коня всадника в полном доспехе. Или разбить глыбу льда.