Банкротства и разорения мирового масштаба. Истории финансовых крахов крупнейших состояний, корпораций и целых государств | Валерия Башкирова, Александр Соловьев | страница 28 | LoveRead.ec

Будущий свекр, сэр Уинстон, вместо благословения напутствовал молодых следующим высказыванием, продемонстрировав возмутительный либерализм: «Чтобы жениться, нужно только шампанское, коробка сигар и двуспальная кровать».

Увы, его отпрыск использовал двуспальную кровать решительным образом не по назначению. Во время медового месяца в постели Рэндольф читал Памеле «Историю Римской империи» и, по ее собственным словам, еще имел наглость периодически спрашивать: «Ты слушаешь?»

Тем не менее брак продержался до конца войны – скорее потому, что супруг, оказавшийся тихим алкоголиком, постоянно пребывал на театре военных действий.

Памела же проводила большую часть времени в резиденции премьера на Даунинг-стрит, 10. Сэру Уинстону нравилось, когда его нежным девичьим голосом называли «папа». Она научилась весьма ловко зажигать его сигару и кокетничать с союзническими дипломатами.

В начале маневров ее супруг прислал письмо с фронта с совершенно катастрофическим сообщением. Нет-нет, вовсе не то, что вы подумали – его не ранило в голову или какую-нибудь другую чувствительную часть тела.

Просто-напросто он проигрался в офицерском казино в Каире.

Некоторые говорили, будто проигрыш исчислялся в?850, другие вспоминали позднее о?3000. В любом случае в те времена для Памелы это означало пожизненное разорение (для сравнения: ее зарплата переводчика в Министерстве иностранных дел была?4 в неделю, а дом, снятый под семейное гнездо, обходился в?1).

Короче, она продала свадебные подарки, погасила долг, не прибегая к помощи Черчилля-старшего, и стала искать случай для тихого развода.

После которого у нее остались пятилетний сын и право называться миссис Черчилль.

* * *

Аверелл Харриман был ее первым (возможно) любовником и третьим мужем. И бесспорно обладал всеми качествами, которые Памела ценила.

У него были семейные миллионы (заработанные на американской железнодорожной концессии) и должность эмиссара США в Европе. Аверелл Харриман, так сказать, отвечал лично перед Рузвельтом за пресловутый ленд-лиз.

Он ввел в моду в Америке катание на горных лыжах – так что фигура у него была отменная.

У Харримана был только один недостаток – Харриман был безнадежно удачно женат. Это вообще оказалось свойством Памелы – интересоваться лишь тем, что уже принадлежит другим – своего рода клептомания.

Роману способствовали воздушные налеты, во время которых свет всегда как нельзя кстати гас. А чересчур интимные объятия всегда можно было объяснить непреодолимым ужасом перед бомбардировкой.

Когда Аверелл поднимался по трапу самолета, чтобы отправиться в Москву в новой должности – американского посла в Советском Союзе, Памела рыдала… на плече у следующего возлюбленного.

Он был, разумеется, богат, знаменит и… женат.

С этого мгновения биография Памелы приобрела угрожающий динамизм.

Сменив Лондон на Париж, она отправилась на поиски солидной партии, придав этой операции черты небольшого крестового похода по гостиным и, главное, будуарам Европы.

В перечне побед Памелы Фрэнк Синатра, Ставрос Ниархос и Аристотель Онассис были всего лишь забытыми именами, причем записанными очень мелким почерком.

Самое поучительное завоевание в ее жизни было ростом 160 см, называлось Али Хан и оказалось неотразимым мусульманским набобом. Он никогда в жизни еще не видел таких огненно-рыжих волос. Кроме того, его совершенно завораживало словосочетание «миссис Черчилль».

Науку страсти нежной Али Хан изучал с детства, причем в ее изощренном восточном варианте. Что, как сообщают биографы, превратило его в сказочного любовника, не имеющего себе равных. Оставим за скобками чересчур уж интимные подробности, дело было не только в них.

Найдя себе очередную избранницу, Али Хан больше не спускал с нее глаз, изливая в пространство гипнотические волны душевности и преклонения.

Роман не имел никаких шансов в том смысле, который Памела вкладывала в слово «шанс» – имея в виду брак. Зато она усвоила главное правило своей жизни: людям – независимо от пола и возраста – дорог не секс, а внимание.

Она научилась окутывать своих возлюбленных такой же гипнотизирующей заботой, окружать их приятными мелочами, снимать с них мельчайшие хлопоты и ограждать от всех треволнений. Короче, превращать их жизнь в настоящий рай.

Из которого ее, как правило, рано или поздно с треском изгоняли.

* * *

Следующая остановка, безусловно, была шансом – в самом серьезном смысле.

Юный бог по имени Джанни Аньелли был наследником империи Fiat с состоянием приблизительно в $3 млрд.

Вечеринки Аньелли были известны всей Европе утонченным вниманием к каждому гостю. Если вы один раз брали с подноса бокал с кампари, ваш любимый напиток навсегда отпечатывался в памяти у дворецкого. Если вы один раз закуривали Gauloise, вам уже никогда не предлагали Camel или Gitanes.

Продумано было все – от формы пепельниц до цвета занавесок в ванных комнатах.

Вся эта «Тысяча и одна ночь» была созданием Памелы, твердо решившей из миссис Черчилль превратиться в синьору Аньелли.

Она даже довела до конца невероятно трудоемкую процедуру перехода в католицизм. После чего Аньелли понял, что у нее действительно серьезные намерения, и… прекратил роман.

Хорошо, что ей не каждый раз приходили в голову такие сногсшибательные идеи.

Элиа де Ротшильд был, к примеру, иудейского вероисповедания. Так что ее свежий католицизм оказался совершенно некстати. Правда, Элиа все равно был женат. Но эта скоротечная интрига научила Памелу разбираться в дорогих винах и антикварной мебели.

Как рассказывают, позвонив однажды в его офис, чтобы узнать, почему не появился на рабочем месте ее дворецкий, нанятый Ротшильдом, Памела услышала от секретаря вежливое: «Мсье Ротшильд просил передать мадам – дворецкого больше не будет».

Воистину непревзойденный способ дать понять, что роман окончен.

После всего этого Памела поняла – с нее довольно.

Она привыкла жить во дворцах и виллах – но все они принадлежали другим. Она распоряжалась астрономическими банковскими счетами – и ни на одном из них не стояло ее имени. Ей смертельно надоели чужие яхты, острова, самолеты и курорты.

В этом опасном настроении ей случайно представили голливудского продюсера Леланда Хейварда.

Само собой, давно и счастливо женатого.

Через пару недель их знакомства жена Леланда кричала «Она украла у меня мужа!» и посылала неверному умоляющие – и тщетные – телеграммы: «Только не женись на ней! На ней никто не женился: ни Аньелли, ни Ротшильд. Почему именно ты должен это сделать?»

Через несколько лет семейной жизни с Памелой Леланд скончался, завещав ей половину своего (увы!) не слишком обширного состояния. Другая половина ушла его детям от первого брака.