– Ты всегда орешь, когда тебе дарят цветы?
– Да я не об этом. Просто я зря на тебя наехала… Ну, психанула… Может, гормоны? Неважно. Короче… Ты это… Прости меня.
Последние два слова она пробормотала так быстро, что и сама с трудом разобрала.
– Что-что? – переспросил Эрик.
– Прости! Меня!
– Опять орешь.
– Прости. Это уже в последний раз.
– Окей. И кто он?
– Кто?
– Он. Цветы тебе кто подарил?
– А это… – Кира вдруг осознала, что улыбается. – Да так… Ерунда.
– Не ерунда. Ладно, пока. Переговорим чуть позже.
Он так резко оборвал разговор, что Кира замерла в недоумении. И лишь припарковавшись, поняла, почему Саакян сбросил звонок. И почему его было так плохо слышно.
Эрик снова торчал у подъезда, спрятавшись от дождя под козырьком и замотавшись в шарф по самые уши. Видимо, без бороды с непривычки мерзло лицо. И что-то было такое трогательное в его зябкой позе, в том, как он оживился, заметив ее машину, что Кире стоило немалых усилий стереть с собственного лица щенячью радость, прежде чем вылезти наружу.
– Давай скорее сюда! – крикнул он, на пятках лавируя между потоками дождевой воды.
Не было времени выяснять зачем. Ливень лютовал, и Кира, наспех раскрыв над головой зонт, поспешила в машину Саакяна. Мягко, сухо, тепло… Чертовы японцы! Так недолго и привыкнуть к комфорту «Мазды»!
– Я тебе цветы принес. – Эрик вытер мокрое лицо шарфом и перевел дыхание. – Вон они.
И он указал на урну у скамейки, из которой уныло торчали длинные палки.
– Что они там делают?! – Кира безуспешно пыталась разглядеть, какого цвета был четвертый в ее жизни букет.
Первый ей подарили на выпускной в школе, и она забыла его на теплоходе. Потом были гортензии от Антона. Примирительные розы от Кати днем вынесла уборщица, а эти, видимо, с утра увезет дворник. Три из четырех… Как-то не сложилось у нее с цветами.
– Это ирисы, – пояснил Эрик, проследив за ее взглядом, и включил зажигание. – Я собирался извиниться, правда, не понимал за что. Но когда узнал, что ты так ненавидишь букеты… Это что-то из серии «нельзя убивать живое»?
– Да нет же! Я… Там была карточка… Думала, ты хочешь меня подколоть. А так цветы я люблю. Просто мне никто… Ну… Не было особой возможности привыкнуть.
– А я-то уж думал, ты предпочитаешь бриллианты.
– Очень смешно. – Кира только сейчас осознала, что они встраиваются в плотный поток машин. – Погоди, а куда мы едем?
– Ужинать. В ресторан моего друга.
– Если это… – Она набрала побольше воздуха для отповеди, но Эрик не дал ей договорить.
– Не начинай, – мягко перебил он. – Послушай, я не хочу ссориться. Не собираюсь тебя подкалывать, шутить или издеваться. Не надо все время ждать подвоха и атаковать. Все изменилось, верно?
Он был прав. Фехтование остротами хорошо для дружеской вечеринки, посиделок с пивом, разогрева перед стендапом. Она настолько привыкла к такому стилю общения, что разучилась разговаривать с Эриком иначе. А ведь им обоим перевалило за тридцать. И кто знает, через какое-то время они могут стать родителями общего ребенка. И продолжают подкладывать друг другу кнопки и дергать за косички. Детский сад. Возможно, им стоило сбавить градус гораздо раньше. Просто Кира никогда не умела идти на уступки первой. И хорошо, что хотя бы кому-то из них хватило ума озвучить мировую. Впрочем, вслух она правоту Саакяна признавать не собиралась. Не все сразу.
– Что с нами случилось? – задумчиво произнес Эрик, глядя перед собой. – Ведь мы всегда были друзьями. Шутки шутками, но это стало каким-то злым… Тебе не кажется? Я уже давно ни с кем так не общаюсь. Ни с ребятами из команды, ни с нашими алкашами из клуба. Я никогда так не доставал ни одну женщину. И это глупо… Но каждый раз, когда я тебя вижу, меня так и тянет сказать какую-нибудь гадость.
– У меня то же самое, – усмехнулась Кира.
– Но ведь я хорошо к тебе отношусь! Мне нравится и твоя самостоятельность, и бойкость. И твоя комедия. И, так и быть, я считаю, что ты смело поступаешь с этой беременностью. Глупо, безбашенно… Но смело. Ты вся такая… Огонь-баба. Отчаянная и гордая. И я кроме тебя таких не встречал.
– Приму за комплимент, – она рассеянно пожала плечами.
– А это он и есть. Кирюх, давай так. Давай возьмем паузу и просто проведем вместе вечер. Ты расскажешь, что у тебя произошло со здоровьем. Я – про свои дела. Ну потому что… Если мы будем… Если у нас будет… В общем, хорошо, если мы сможем остаться друзьями.
– Конечно, – она кивнула, не подавая виду, как резануло это его «остаться друзьями».
Не то чтобы она рассчитывала на что-то большее. Просто обидно вдруг стало, что ей никогда не выйти из шкуры своего парня. Несмотря на Юрмалу. Пожалуй, Кира так долго хотела заполучить мужские привилегии, что даже совместная ночь с Эриком ничего не изменила в его отношении к ней. Но в этом была лишь ее вина. Он поступил мудро, предложив перемирие, и ей стоило последовать его примеру. Хотя бы ради будущего ребенка.
Он привез ее действительно в уютный ресторан. Стены, отделанные грубым камнем, массивные деревянные столы и резные фонарики над каждым из них. Никакой показухи: тихое место, чтобы поесть и поговорить. Мягкая, ненавязчивая музыка и домотканые вышитые салфетки.
Они заказали баранье жаркое на двоих, и им принесли еще булькающее горячее блюдо в чугунной плошке. Прямо с огня. Теплую лепешку, зелень, соленья. И пузатый кувшин густого домашнего морса: Эрик был за рулем, а Кира решила не рисковать.
Саакян сдержал слово. Был внимателен, слушал, не перебивая и не высмеивая. К десерту Кира совершенно расслабилась и выложила даже больше, чем планировала. Наверное, так чувствуют себя люди на диване психоаналитика.
Они сознательно не касались темы ребенка и совместного будущего. Ни в этот вечер, ни в следующий… Это стало привычкой. Каждый день они встречались после работы, шли ужинать, а в пятницу, когда после обильных дождей немного подсохло, отправились бродить по бульварам.
– Знаешь, мы говорили с мамой о тебе, – вдруг сказал Эрик. – Ты ей нравишься.
Кира заметила, что Саакян относится к матери с особым трепетом. По рассказам она поняла, что в его семье на пьедестал ставят женщин. Мама души не чаяла в младшеньких девочках, которые родились чуть раньше времени и очень тяжело выхаживались. Каждое, даже самое скромное их достижение воспринималось как гигантская победа. А успехи Эрика – как должное.
Его жизнь зеркально отражала жизнь Киры. Она, старшая, обделенная вниманием сестра, которая в царстве мужчин хотела доказать, что тоже чего-то стоит. И он в своем вечном соперничестве с ласковыми папиными дочурками. Теперь, когда Эрик раскрылся с другой стороны, многое стало Кире понятным. И эта наносная бравада льва, предводителя прайда. И эти макаронины. Эрик сознательно окружал себя ничего не значащими женщинами, чтобы ощутить то самое превосходство, которого ему недоставало дома. А ведь ему всего-навсего было нужно одобрение! Победа. Первенство. Похвала. А все внимание, все сливки доставались двойняшкам. Из него же растили настоящего мужчину, главу семьи, не балуя излишним сюсюканьем.