Религия бешеных - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Рысь cтр.№ 58

— Мой красавец…

— Это только в твоем воспаленном воображении… — сразу оскорбленно надувался он. И со спесивой ворчливостью добавлял: — А теперь что-нибудь умное расскажи…

Как будто я пыталась впарить ему какую-то протухщую дезу.

— Михалыч, ты хороший… — Подбородок осторожно опускался на его плечо. Меня так просто не свернешь. Зачем же он так себя не любит? А у него как будто что-то внутри восставало против всего положительного в его адрес.

Хотя, может быть, он был и прав. Ощетинился ко всему миру. И напоминать ему, что можно быть другим, — значит его только ослаблять. Человеческое автоматически становится «слишком человеческим». Ни один игрок не согласится снова вернуться на уровень, который он давно прошел…

Он захлопнулся, как раковина, не пуская в себя яд эмоций и чувств. И не позволяя прорваться чувствам наружу. Знал, не выдержит. Он только-только оседлал слишком нешуточные страсти. Пробовал именно так защититься от жизни, изображал из себя жестокого прожженного негодяя. Но лучше ему от этого, естественно, не становилось…

А он ведь действительно был хороший. Я видела перед собой теплого живого человека, а от его ежесекундной несносной вредности хотелось досадливо отмахнуться, как от назойливых мух. Иначе бы я с ним не связалась. Иначе не смогла бы общаться с ним так долго. Иначе мы бы просто не встретились…

Именно подтверждения этой моей мысли я искала в нем так упорно. На самом деле я с самого начала знала, что же я в нем ищу. Живого человека. Просто раскопать это было очень непросто…

Однажды он сумел сразить меня своей полнейшей житейской слепотой. Оказалось, он абсолютно уверен, что вдребезги разобьет мне сердце! Ему просто очень хотелось это сделать. Он желал этого жестокого кайфа: умышленно причинять кому-то еще большую боль, чем испытывает сам…

А я видела, доподлинно знала: его собственная скрытая, затаенная боль неимоверна. И это — именно боль разбитого сердца… Ищите женщину. Не могло быть двух мнений по поводу того, что является причиной всех его несчастий. В чем и состоит это его несчастье… Да он сам сказал.

Мне в таких случаях в голову всегда приходит одна и та же мысль. Почему у меня сердце всегда оказывается абсолютно свободным? Нестерпимо свободным. Настолько, что любая новая привязанность оборачивается каждый раз заново «от и до» переживаемой катастрофой. Как самая первая влюбленность… Наверное, я просто очень тщательно хороню мертвецов. И не только их…

А еще мне было не совсем понятно, зачем же так самозабвенно убиваться из-за любви и хоронить самого себя. Голод, страх, любовь — это всего лишь чувство. Чувство не может убить тебя…

…Я же говорила: он начнет топтать того, кто близко подойдет. Но со мной… Смешнее он ничего не мог придумать.

Может быть, в какой-то момент я тогда действительно слишком отвлеклась на личное. И поддалась. Меня к нему по-настоящему тянуло. Я питаюсь чужим отчаянием. Но знал бы он… Знал бы он, что на самом деле от меня застрахован. Что я просто не смогу оставаться с ним долго… Его путь — настолько не мой путь… Что однажды по той же причине я уже… убила… настоящую любовь… И что он там после этого собрался разбивать?..

Если кто-то думает, что я возилась с ним из чистого мазохизма, его ждет жестокое разочарование. Нашел Шахерезаду… Очень быстро я поняла, что меня здесь опять обижают, по-другому просто не умеют. Женщине рядом с ним плохо. Хотя уж он-то знает: не надо меня обижать…

Опять чего-то не догоняет товарищ. То, что я не стала выполнять задуманное, — это был просто мой ему подарок. А он со мной опять обращается не так… А за ним так и тянется должок… Придется взять деньгами. Раз только это ему понятно. Не хочешь, чтобы тебя любили, будем тебя использовать. Первый вариант обошелся бы тебе дешевле…

Три рюмки водки — и полномасштабная белка. Умеете так? А я вот по-другому не умею…

В тот день пришли гости. Тонкий, нервный музыкант Сантим, быстро пьянея, показывал фильм об их концерте в Питере. Фильм продолжался недолго — а дальше на той же кассете оказалось записано то, что я бы распознала и без пояснений.

— Вот он, октябрь, 93-й год…

Мой взгляд примерз к экрану, я не знала, что существует такой документальный фильм. В какой-то момент, цепенея, я ткнула пальцем в телевизор:

— А вон там сейчас стою я…

Очень быстро я перестала понимать и распознавать, что и где в данный момент съемок происходит. Это оказалось много выше возможностей моей психики: просто сидеть и смотреть. Изображение на экране превратилось в одно сплошное месиво нереальных побоищ, я не могла уже ни видеть это — ни оторвать взгляд. Взгляд рушился в экран, как в пропасть…

Очень многим эмоциям в этой жизни я уже не позволяю подобраться близко к себе. Но есть вещи, которые я сразу запускаю прямо в кровь. И они вливаются в нее подобно яду. Мазохизм? Кто бы спорил. Такие явления, как честь, совесть, вера, любовь, память, — атрибуты изощренного мазохизма…

Мне было восемнадцать, не представляю, какой голос крови швырнул меня в бега. На самом деле сбежать из этого дома жизненно необходимо было в одиннадцать лет. Но куда? А теперь было уже поздно… Но девочка из кокона ровного бесцветного неблагополучия прорвалась в мир настоящих бед. Москва меня приняла. Я была там с одной целью: сгинуть. Та жизнь, которая до сих пор была у меня, — эта жизнь была не моя… Я не знала, что мне делать с этой жизнью, я принимала для себя только один смысл существования — выживать… Вот там тогда — это действительно была я. Это была правильная я и правильная жизнь: в лютой, обледеневшей жизни бродяги не оставалось места для сомнений. И я жила, не сомневаясь…

Даже странно, что тогда я не попала в самый эпицентр, но, видимо, не пускает меня жизнь совсем внутрь себя… У бродяги источников информации — никаких, самой информации — ноль. В события я просто уткнулась лбом — и, можно догадаться, удивилась. Я ошарашенно пробиралась по баррикадам, чтобы хоть что-нибудь узнать о том, что здесь вообще происходит…

Мне было ясно только одно. Государство, призванное меня защищать, вдруг разделилось внутри себя. И друг на друга двинулись две половинки одной…

Но в этой радостной войне была третья сторона. Я. Мы. Те, кто оказался меж двух огней. Вообще никак не взятые в расчет. Чем-то при тех исторических раскладах можно было пренебречь. И, ни минуты не сомневаясь, пренебрегли как раз нами…

Я могла тогда очень многого не знать и не понимать. Но это знание впитывалось в меня помимо слов. Я вдыхала его с осенним острым воздухом. С горькой, как дым пожара, любовью. Моя страна растоптала мой иллюзорный мир, дав мне одно твердое знание.